Пятница, 27 сентября, 2024
ВЭО России

Арктика – территория диалога или конфронтации?

В Арктике находится до четверти мировых нефтяных и газовых месторождений, там добывают в том числе золото и алмазы, цинк и олово. Так что не удивительно, что самые большие страны мира конкурируют за эти богатства. Грозит ли подобное соперничество миру новой холодной войной и сможет ли Россия сохранить ведущие позиции в этом регионе?

По материалам программы «Дом “Э”» на телеканале ОТР от 28.11.2020 года

Василий Игоревич Богоявленский,

член Правления Вольного экономического общества России, заместитель директора по научной работе Института проблем нефти и газа Российской академии наук, член-корреспондент Российской академии наук

 

Иван Васильевич Петров,

первый заместитель декана факультета экономики и бизнеса Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, профессор

 

Сергей Дмитриевич Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, д. э. н., профессор

 

Бодрунов: По оценкам Геологической службы США, в Арктике расположено до четверти всех мировых запасов нефти, газа, кроме того, там есть золото, алмазы, уголь, свинец, цинк, железо, олово. Сегодня разрабатывается лишь малая часть этих богатств. И не удивительно, что в Арктике разворачивается жесткая конкуренция крупных держав. Перерастет ли это соперничество в холодную войну? Удастся ли России удержать за собой лидерство в освоении региона? Начнем с чего, чем важна для нас Арктика?

Богоявленский: Это колоссальная кладовая полезных ископаемых, в первую очередь углеводородов, очень много угля и очень много различных драгоценных металлов, алмазов. Пока разрабатывается очень небольшая доля, но вместе с тем по состоянию на конец 2019 года в Арктике уже добыто свыше 22 миллиардов тонн нефтяного эквивалента. Это преимущественно газ, конечно, но тем не менее величина колоссальная. И роль ресурсов углеводородов в России колоссальная. Суммарно это дает примерно 50% общей добычи ежегодно, а по добыче газа — 90% в отдельные годы, и сейчас немного превышает 80%. То есть можно смело утверждать, что без Арктики, без ресурсов Арктики, Россия не была бы столь великой державой, которой она является в данный момент.

Петров: Важным ресурсом является и пространственный. Это огромнейшая территория, которая позволяет нам граничить со многими странами, территория, которая позволяет реализовывать новые инфраструктурные проекты, связанные с развитием Северного морского пути. Естественно, любое государство прирастает проектами, и этот — самый мощный, который может быть двигателем для всей экономики. Единственное — нужно с очень большим вниманием отнестись к уязвимости данной территории с точки зрения экологии, это, конечно, большой риск.

Бодрунов: Во многих странах продвигают мысль, что Арктика — это не только территория доминирования прилегающих стран. Якобы все государства должны иметь к ней доступ. В частности, позиция Китая такова, что Арктика — это мировое достояние, необходимо принимать во внимание интересы всего человечества, а не только арктических держав. Какие риски такого рода позиции для нас создают?

Петров: Да, это риск. Но в то же время мы не можем реализовывать проекты без инвестиционных ресурсов, без технологий. Конечно, когда другие страны претендуют на участие в наших проектах, это даже приветствуется. Но если эти страны будут претендовать на участие в своих проектах без нас, то это не совсем правильно. Наш путь есть Арктический совет — мы можем на международном уровне установить те правила, которые будут устраивать все приполярные страны.

Бодрунов: Допустим, мы привлекаем инвесторов. Но очень часто бывает так, что наше внутреннее законодательство не позволяет нам контролировать эти инвестиционные проекты. Сейчас что там происходит?

Богоявленский: Если говорить о суше, то на ней действует законодательство тех государств, которые выходят непосредственно в арктические территории. И здесь однозначно хозяйственной деятельностью, экономикой управляет исключительно законодательство государств. Если говорить о шельфе, то здесь существует, во-первых, мировое законодательство касательно Мирового океана. Но существуют и особенности, в том числе исторические, которые необходимо учитывать. Многие страны считают, что Арктический океан — тем более сейчас, когда летом он все больше раскрывается, — становится общедоступным, что здесь должны действовать законодательства, которые определены для Мирового океана. Однако большую часть года акватория Арктики замерзает — существует определенная специфика, и не учитывать ее нельзя.

Также нельзя не учитывать, что если будет свободное, неконтролируемое движение в водах Арктики, то в случае каких-то чрезвычайных событий в первую очередь приходят на помощь, согласно мировому законодательству, государства и их средства спасения, в водах которых произошло это событие. А отвечает за последствия, устраняет эти последствия государство, которому нанесен вред. Мы не можем с этим согласиться. И поэтому прямое применение законодательства, которое существует для Мирового океана, здесь неприемлемо.

Действительно, многие страны как минимум очень интересуются Арктикой — как шельфом, так и сушей. С точки зрения проведения научных исследований, без сомнения, эта территория должна быть открыта для международного сотрудничества, должны работать международные экипажи и на полярных станциях: как на суше, так и во льдах, и на акваториях.

Бодрунов: Насколько рентабельно сегодня заниматься освоением арктических месторождений, и как обстоят дела с экологической безопасностью при освоении ресурсов?

Богоявленский: В ряде случаев освоение шельфовых месторождений, в том числе и в Арктике, может оказаться более рентабельным, чем освоение сопредельных территорий суши. Дело в том, что суша Арктики в большей степени заболоченная, здесь необходимо реально строить инфраструктуру практически на болотах. Причем эта территория летом превращается в болото, а зимой замерзает. И строительство, в частности, железной дороги на Ямале или трубопроводов в разы дороже, чем на обычной материковой суше, где нет мерзлоты.

На шельфе, в принципе, возможна установка платформы вблизи побережья. Но еще более рентабельно будет бурение наклонных скважин с берега. Сейчас длина ствола таких скважин — мировой рекорд, установленный на Сахалине, — 15 километров. Из них больше 12,5 километра по горизонтали. По такому пути идут Соединенные Штаты на шельфе Аляски. Россия построила платформу Приразломное. Пока что такая платформа действует в Арктике в единственном экземпляре. Это дорого, но вместе с тем достаточно рентабельно, чтобы этот проект окупался.

Бодрунов: А достаточно недавняя история с проблемами, которые были связаны с разливом нефти? Такого рода сложности как-то в наших программах предусматриваются?

Петров: Когда мы говорим о проектах в Арктике и о конкретных инвесторах, то подходы к отбору этих инвестиционных проектов должны быть очень строгие. Соответствующие структуры на федеральном уровне у нас существуют, которые, когда дается, допустим, статус резидента арктической зоны, могут установить дополнительные требования — требования нулевого негативного воздействия на окружающую среду, требования, связанные со страхованием различных возможных ущербов.

Это значительные затраты, но компании идут на них, потому что без этих обязательных издержек, связанных с обеспечением безопасности, невозможно осуществлять инвестиционную деятельность. И, честно говоря, когда мы видим многие проекты, которые реализуются со стороны Российской Федерации, то цель этих проектов не только получение прибыли, а еще и развитие Арктики, развитие инфраструктуры. И конечно, надо не забывать о населении, которое находится в Арктике, чтобы не вся страна получала, скажем так, удовольствие от того, что мы добываем ресурсы в Арктике, но в первую очередь это удовольствие получало местное население, чтобы они видели, что от реализации новых проектов уровень жизни улучшается. Но, к сожалению, пока мы это не можем наблюдать на большей территории Арктики.

Бодрунов: Действительно очень важно, чтобы те люди,которые живут на осваиваемой территории, чувствовали себя причастными к этому большому делу не только в идеологическом плане, но и в материальном ощущении. Это требует очень серьезной нагрузки на бизнес. Может быть, здесь и государство могло бы сыграть какую-то свою важную, в том числе и материальную, роль?

Петров: Здесь мы видим обратные процессы, когда нефтяные компании получают преференции, связанные со снижением налогообложения. Эти налоги, в принципе, должны были бы идти в бюджет данной территории. Но можно привести пример, допустим, норвежских нефтяных компаний. Они, добывая углеводороды, активно развивают на территориях малый и средний бизнес. Многие бизнес-процессы отдаются местному населению, и таким образом местное население принимает участие в реализации проектов, оказывая различные виды услуг большим компаниям. Тогда уже происходит развитие самих поселений, они получают соответствующий доход. И государство здесь участвует только в виде поддержки малого и среднего бизнеса. Это наиболее эффективный путь развития.

Бодрунов: Может быть, здесь нужен какой-то средний путь, где, с одной стороны, целевая точечная поддержка специальных проектов, но, с другой стороны, важно было бы для отрасли установить понятные нормы, не связанные с большими преференциями? А государство брало бы на себя централизованно, целенаправленно развитие инфраструктуры под деятельность бизнеса?

Богоявленский: Если бы не было налоговых ослаблений для арктических проектов, то многие из них не состоялись бы, в том числе проект «Ямал СПГ» в Сабетте, однозначно. Но есть и эффект накапливания. Каждый последующий проект с учетом уже созданной инфраструктуры становится более рентабельным, и государство может потихонечку увеличивать налогообложение, в том числе и предыдущих проектов. Но здесь нельзя забывать и то, что мы обязаны развивать Арктику. Вот, например, построена железная дорога, она очень дорого обошлась. Но это позволит повысить эффективность практически всех проектов. Нельзя забывать, что железные дороги, аэропорты, которые способны принимать самолеты любых типов, в случае необходимости могут способствовать быстрой переброске и войск. Мы надеемся, что до этого не дойдет, но чем лучше мы будем готовиться, тем больше шансов, что до этого не дойдет. У России по-прежнему, как мы убеждаемся, всего два союзника — это армия и флот, и государство делает все для того, чтобы сохранить свою целостность.

Бодрунов: Я думаю, что это очень важная позиция, потому что она отражает комплексный взгляд на проблему. Здесь должно быть взаимодействие многих министерств — и Минэнерго, и Минприроды, и Минобороны. Я хотел бы обратить внимание на то, что многие направления развития зафиксированы программным документом — в конце октября 2020 года была утверждена стратегия развития Арктики до 2035 года. Как вы оцениваете то, что получилось?

Петров: Самое главное, что стратегия есть. Это уже хорошо. Хотя, конечно же, делать стратегию на 15-летний период, притом что проекты, которые сегодня реализуются в Арктике, рассчитаны на больший срок…

В стратегии есть упор на социальную часть, но нет понятных финансовых механизмов — длинных денег, облигаций. Поэтому есть определенный риск того, что многое из намеченного в этой стратегии, с учетом опять же изменений на мировых рынках, может быть не реализовано.

Богоявленский: Мне довелось практически в течение двух лет достаточно активно участвовать в создании и совершенствовании этих документов. И я хочу сказать, что мы, ряд экспертов при Совете Федерации и Госдуме, при Госкомиссии, испытываем большое удовлетворение от работы, поскольку у нас были постоянные контакты с ответственной организацией — это Министерство по развитию Дальнего Востока и Арктики.

Бодрунов: Очень важно, что стратегия есть. Очень важно, что мы непрерывно занимаемся Арктикой, и есть некоторая преемственность в документах, и есть развитие тех позиций, которые присутствовали в предыдущих документах. Важно, что в освоении региона наметились очень серьезные сдвиги, намечаются большие, серьезные инвестиции, ставятся серьезные задачи. Будем надеяться, что Арктика останется зоной наших истинных интересов, но при этом и зоной мира.

Туризм как системообразующая отрасль экономики

По данным Всемирной туристической организации, в 2020 году количество иностранных туристов во всех странах снизилось на 75%, что вернуло индустрию на уровень 20-летней давности. Внутренний туризм в России пытались поддержать на государственном уровне. Справилась ли отрасль с последствиями пандемии? Каковы перспективы ее развития?

По материалам программы «Дом “Э”» на телеканале ОТР от 22.02.2021 года

Вадим Викторович Прасов,

вице-президент Федерации рестораторов и отельеров России, заместитель заведующего кафедрой «Менеджмент в индустрии гостеприимства» Российской академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте РФ

 

Елена Александровна Джанджугазова,

профессор Российского экономического университета им. Плеханова, доктор экономических наук

 

Сергей Дмитриевич Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, д. э. н., профессор

 

Бодрунов: Туризм в России, наверное, притча во языцех — все рассуждают о том, что лето прошлого года пропало для отрасли, выехала небольшая часть людей, в Россию приехало мало туристов. На этом фоне Правительство России предприняло мощные усилия, поддержав развитие внутреннего туризма. Как вы оцениваете состояние российского внутреннего туризма? Справилась ли отрасль с последствиями пандемии?

Прасов: Ситуация неоднородная, пандемия прошла для городских и для курортных отелей по-разному. Если мы в городских отелях, особенно в двух столицах, видели очень сложную ситуацию в первую волну, средняя загрузка по рынку была 6–7%, то в регионах где-то отели были закрыты по распоряжению властей, где-то они продолжали работать, но тоже с минимальной загрузкой.

Если говорить про курортные отели, то там ситуация была несколько иной. И уже с июня мы увидели всплеск бронирований. Единственное, что он был, наверное, с некоторым перекосом на отели уровня 4–5 звезд, поскольку при закрытых границах россияне предпочли бронировать российские курорты уровнем выше среднего. Можно сказать, что курортные отели не пострадали, по крайней мере, у них не было таких ощутимых минусов, как у отелей городских.

Индустрия еще не справилась, она еще справляется. И я думаю, что на полное восстановление уйдет как минимум два года.

Бодрунов: Правительство ввело в действие программу кешбэка для поддержки и восстановления спроса на внутренний туризм. Есть ли уже предварительная оценка результатов программы?

Джанджугазова: Как сейчас говорят специалисты, в частности, нашей национальной туристской администрации и Ростуризма, и аналитики рынка, из 11 мер поддержки, которые правительство предложило рынку, три меры поддержки сработали отлично, и туристские организации, туристская индустрия ими воспользовались, в том числе кешбэком, он стоял на втором месте по популярности. Первой была мера отсрочки исполнения обязательств перед туристами. И третья мера — это, конечно, те кредиты, которые были выделены в том числе на выплату заработной платы.

Бодрунов: Многие туристические организации — это все-таки малые предприятия…

Джанджугазова: Любая кризисная ситуация ведет к тому, что закрывается очень большое количество туристских предприятий и организаций. Сокращение на уровне юридических лиц небольшое, в пределах 10%. Больше всего, конечно, пострадали турагентства и сектор самозанятых, там потери на уровне 30–40%. В целом это потери,безусловно. Но они не катастрофические.

Бодрунов: Какие меры поддержки отрасли будут способствовать развитию внутреннего туризма?

Романова: Среди мер, направленных на поддержку развития внутреннего и въездного туризма, я бы выделила две группы. Первая — это меры, носящие стратегический долгосрочный характер, и меры тактического характера. Важнейшей стратегической мерой является принятие национального проекта «Туризм и индустрия гостеприимства», который находится сейчас в стадии подготовки и обсуждения. На данный проект предусмотрено 525 миллиардов рублей, в соответствии с ним предполагается развитие новых туристских территорий, таких как «Большая Волга», «Большой Урал», «Байкал», «Алтай».

С точки зрения тактических мер поддержки развития внутреннего и въездного туризма я бы также выделила две основные группы мер: направленные на стимулирование спроса и направленные на стимулирование предложения. По мнению экспертов и аналитиков, наиболее масштабной считается мера, связанная с реализацией так называемого проекта «Кешбэк».

С точки зрения стимулирования и поддержки предложения наиболее популярными оказались меры, связанные с отсрочкой налоговых обязательств по несостоявшимся турам, и субсидирование расходов на заработную плату. Положительный эффект снижения налогов в турсфере уже испытали многие страны, такие как Бельгия, США, Великобритания и Турция. Эксперты Всемирной туристской организации на примере Великобритании показали, что снижение ставки налога на добавленную стоимость с 25 до 17% в первое время уменьшает величину фискальных сборов, но уже через два года поступления в бюджет сравняются с базовым уровнем, затем увеличиваются. На мой взгляд, этот механизм поддержки и стимулирования у нас пока еще слабо задействован, и считаю целесообразным более серьезно его проработать.

Бодрунов: Какие меры поддержки отрасли наиболее важны сейчас, в ближайшее время?

Прасов: Я позволю себе высказаться по поводу беспрецедентности мер поддержки. Сложно однозначно со стороны отельного рынка назвать их такими ровно по той простой причине, что предприятия Москвы, по сути своей, только 50% номерного фонда в Российской Федерации. И, скажем так, мы как раз отраслевых мер поддержки так и не дождались. Малые и средние предприятия были поддержаны, крупные, к сожалению, никак, поэтому сложностей в индустрии достаточно.

Вторая история, которая была связана с ОКВЭД, тоже вызывала вопросы, потому что не у всех в гостиничной отрасли 55-й ОКВЭД, часть предприятий выпала из мер поддержки по этой причине.

Я положительно оцениваю кешбэк в том виде, в котором он запущен. Наверное, эту программу просто надо расширять, продвигать и рекламировать.

Что же касается индустрии в целом, то было бы здорово, если бы программу отсрочек, которая была в итоге, вывели в режим налоговых каникул, поскольку простои, на самом деле, у предприятий были огромные.

Но самое главное, самое глобальное, на мой взгляд, это стимулирование как минимум внутреннего спроса в ситуации, которую мы сейчас видим с закрытыми границами.

Джанджугазова: Если говорить об экономических мерах поддержки, я думаю, они должны быть дополнены не только федеральными, но и региональными. У нас же консолидированный бюджет, на какие-то региональные, местные налоги, могут быть введены налоговые каникулы. Предприятия почувствуют какое-то облегчение.

Программу кешбэка нельзя переоценивать, но тем не менее она оживляет рынок. Я думаю, что, систему стиразвития внутреннего туризма нужно продолжать.

Бодрунов: Согласно опросу Национального агентства финансовых исследований, НАФИ, 67% европейцев вообще ничего не знает о туристических достопримечательностях России, а 20% не едут к нам, потому что дорого, дороже, чем во многих других странах. Какие меры могли бы увеличить поток туристов из-за рубежа?

Джанджугазова: Въездной туризм в 2020 году фактически сошел на нет, и здесь что-либо сделать трудно. Хотя электронная виза, конечно, должна все-таки свою роль сыграть. Но как дальше будут развиваться пандемические меры, трудно сказать. Тут никакими, извините, достопримечательностями людей не заманишь.

Бодрунов: Представим себе, что все, прошла пандемия.

Джанджугазова: Меры предпринимаются, вот в данном случае та же самая электронная виза. Вторая сторона — года два назад было принято решение правительства о прямом субсидировании туроператоров за привлечение туристов из определенных стран. В списке, конечно, не все страны, где-то около полутора десятков наиболее развитых, которые дают качественный туризм.

То, что касается информационной стороны, я думаю, что информация о российском туризме, о российских возможностях, доступна, просто существуют разные модели поведения в странах. Европейские потребители, итальянцы, например, французы или испанцы, в основном потребители своего собственного продукта.

Конечно, надо работать над повышением привлекательности нашей страны, прежде всего над туристской инфраструктурой. У нас есть регионы, где она создана на хорошем уровне. Но если в целом по стране рассматривать, мы еще значительно уступаем.

Другой вопрос, насколько нам это нужно? Я думаю, что развитие внутреннего туризма в большей степени все-таки стимулирует развитие внутренней инфраструктуры. Аналитики предсказывают, что активно будет развиваться автомобильный туризм, в том числе и личный, и все это потянет за собой развитие придорожной туристской инфраструктуры. Это для нас, для нашей страны, крайне важно. Это гораздо важнее, чем занять какие-то сегменты въездными туристами.

Бодрунов: Благодаря реализации нацпроекта «Туризм» предполагается, что количество рабочих мест в отрасли вырастет более чем вдвое, количество поездок россиян по стране — втрое. Предполагается также и очень приличный рост въездного туризма. Конечно, очень бы хотелось видеть, что это за собой повлечет и снижение цен или, по крайней мере, сдерживание их роста в этом секторе.

Во всяком случае у меня лично есть некоторая надежда на то, что, если уж взялись на уровне нацпроекта развивать туризм, то что-то хорошее из этого может получиться, а мы с вами сумеем обеспечить наших граждан возможностью побывать в разных уголках страны. И это будет одним из очень важных факторов развития, патриотического вос-питания молодежи, воспитания добра и понимания друг друга.

 

Цифровая целина сельского хозяйства

Цифровизация сельского хозяйства поможет не только оптимизировать производство продукции, но в итоге способна привести к тому, что сельское хозяйство станет одним из драйверов экономики России. Что необходимо цифровизовать в отрасли? Как это лучше сделать? К чему стремиться на горизонте ближайших 30–50 лет?

По материалам программы «Промышленный клуб» на телеканале «Санкт-Петербург» от 09.02.2021 года

Сергей Николаевич Косогор,

заместитель директора Аналитического центра Минсельхоза РФ, руководитель проекта по цифровизации АПК Центра технологического трансфера из компании НИУ ВШЭ

 

Сергей Дмитриевич Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, д. э. н., профессор

 

Бодрунов: Казалось бы, где сельское хозяйство, а где цифровая экономика? На самом деле в сегодняшних экономических и технологических условиях это далеко не так.

Косогор: У нас на цифровизацию сельского хозяйства заход не первый. Раньше была автоматизация, потом информатизация, сейчас речь идет о цифровизации. И цифровизация в сельском хозяйстве, на мой взгляд, отчасти наступила. Поскольку крупный бизнес достаточно серьезно цифровизирован, без внедрения автоматизированных, цифровизированных, комплексов — никуда. Что касается мелкого бизнеса — крестьянско-фермерских хозяйств, —там дело обстоит чуть-чуть по-другому, и цифровизация туда только-только проникает отдельными элементами.

Бодрунов: Смысл, который вкладывают в понятие цифровизации, сегодня сильно замкнут на экономику. Это на самом деле дает предприятию очень важный эффект подстраивания под требования рынка, которые постоянно меняются и требуют быстрой реакции. Здесь, видимо, огромную роль может сыграть цифровая платформа, создание которой недавно анонсировали в Минсельхозе?

Косогор: Для сельского хозяйства цифровизация — это возможность увидеть, что происходит. Но самое главное,цифровизация, на мой взгляд, должна дать возможность спланировать производство. Мы во многом себя уже обеспечиваем. Но это значит, что, если мы и дальше будем производить не контролируя, то у нас будет перепроизводство. И я думаю, что те усилия, которые Минсельхоз предпринимает сейчас, чтобы создать так называемое единое окно, очень важны. Сейчас все разрозненно — часть информации в Росстате, часть в налоговой. И единое окно для Минсельхоза — это очень важная история.

Бодрунов: Сельское хозяйство — особая, специфическая отрасль производства, здесь есть и сезонность, и климатические факторы. Когда мы говорим об индикативных планах, о современном способе прогнозирования и планирования этой деятельности, они на самом деле предполагают использование современных технологий. И единое окно — это то самое окно, в которое можно посмотреть, как в зеркало, и увидеть, как планировать, на что ориентироваться. А для субъектов хозяйственной деятельности, а также связанных с ними логистических, перерабатывающих и других сопутствующих производств — видеть потенциальные какие-то ниши: что делать, что не делать, куда вкладываться?

На самом деле проблема цифровизации сельского хозяйства вызывает мультипликативный эффект в экономике, который может как ухудшить ситуацию, так и улучшить ее. Какие вы видите риски, когда мы внедрять начинаем такие вещи?

Косогор: Первый риск — это защита информации. Да, у нас есть система открытых данных, но также есть много персональных данных тех юридических лиц, которые работают в агропромышленном комплексе. И собирая их для анализа, для отчета, нужно очень серьезно их защищать. Кроме того, сельское хозяйство всегда было поставщиком сырья для ряда других отраслей, и передача информации между этими отраслями, если это все будет в цифровом режиме, тоже требует защиты.

Вся эта цепочка порождает вопрос подготовки квалифицированных кадров, которые должны будут обеспечивать безопасное перетекание информации из одного канала в другой, и, соответственно, правильное принятие управленческих решений на основании этих данных, чтобы информация нигде не терялась, нигде не была никем подкорректирована.

Сейчас аграрными вузами ведется серьезная работа по корректировке своих образовательных программ, чтобы там появились курсы, которые касаются как раз цифровизации.

Инфраструктура тоже важный фактор. Мы все понимаем, что не всегда в полях есть интернет. Регуляторика в части внедрения цифровых решений — это то, что тоже можно назвать риском. Вот для примера: российские станции мониторинга погоды, которые очень важны при принятии решений, очень сложно сертифицировать. А Росгидромет, который отчасти пытается коммерциализировать свои услуги, по факту никого не пускает на свою «поляну», притом что тех станций, которые есть у Росгидромета, недостаточно. Регуляторика также сдерживает активное внедрение беспилотных летательных аппаратов.

Бодрунов: Эти факторы могут негативно влиять не только на сельское хозяйство, но и на всю экономику России, если мы не будем их учитывать. А сам российский фермер — готов ли он к этому психологически? Есть ли сервисы, которые помогут ему быстро освоить эти технологии?

Косогор: На мой взгляд, готов, только, конечно же, всегда есть одно но. И это но состоит в том, что у фермера нет уверенности, что тот прибор или то хорошее устройство, которое позволяет что-то цифровизировать и автоматизировать, будет работать у него в поле, для этого нужно решить проблему инфраструктуры. Крупный бизнес иногда готов поставить вышки связи на своих угодьях, а у среднего и мелкого бизнеса есть очень много факторов, которые останавливают, — это инфраструктура, это кадры, это недостаточные меры поддержки, которые могли бы простимулировать модернизацию хозяйств. Хорошо, что наконец появились фонды, которые начали предоставлять гранты на цифровизацию сельхозпредприятий.

При этом бизнес в целом заинтересован. Ну кто откажется от того, чтобы сэкономить за счет точного земледелия на расходе удобрений, кто откажется от того, чтобы правильно спланировать доставку продукции через приложение в смартфоне? Но если это не работает в поле, то это просто дорогие игрушки, которые никому не нужны.

Бодрунов: Мне кажется, что агропромышленный комплекс уже в ближайшем будущем станет одним из высокотехнологичных секторов промышленности. А что будет дальше? Какие тенденции просматриваются в АПК на горизонте 30–50 лет?

Косогор: Я участвовал в рабочей группе по подготовке дорожной карты рынка НТИ Фуднет 2.0. В рамках этой дорожной карты определили шесть направлений развития ситуации в области АПК РФ. Мы считаем, что будет развиваться умное сельское хозяйство, появится еще больше наших стартапов и цифровых платформ, которые помогут производить качественную и безопасную продукцию. Конечно же, будет выделяться сегмент биологизированного органического сельского хозяйства, поскольку мы сейчас понимаем, что есть мощный тренд на органику, на чистые органические продукты. Все это приведет к тому, что, как мы считаем, появятся альтернативные источники сырья. Да, многие думают о водорослях, о кузнечиках. Конечно, количество наших земель и природные условия позволяют нам, наверное, еще много лет производить качественную продукцию не из кузнечиков. Но думать об этом надо, чтобы наши ученые получили возможность разрабатывать эти направления, получили финансирование и были готовы — если вдруг через какое-то время очень серьезно изменится климат.

Следующее направление — это персонализированное питание, и следующий сегмент, мы считаем, — это умная упаковка. Умная упаковка, контроль доставки, контроль производства — думаю, у нас в этом отношении есть большой задел. Но, разумеется, нужно серьезно работать в рамках экспорта и кооперации, чтобы пробить международные рынки. Только нужно заранее подготовить почву бизнесу и подготовить регуляторную почву, в том числе в межстрановых соглашениях, чтобы когда у нас будет эта продукция, мы не ждали по полгода, когда разрешат ее ввезти.

Бодрунов: Я думаю, что перспективы у нас в АПК неплохие, и то, что этим вопросом занимаются не только в правительстве, но и в рамках Национального проекта и карт НТИ, говорит о том, что наконец-то в этом деле появляется комплексный подход. И отрасль из известного с советских времен состояния дыры в экономике может превратиться в курицу, которая несет золотые яйца, которые будем есть не только мы с вами и наши дети и внуки, но и всё окружающее экономическое пространство.

 

 

Экономика технологических решений для здравоохранения

Экономика здравоохранения в период пандемии коронавируса продемонстрировала необходимость оперативного решения вопросов, связанных с производством новых препаратов и способов лечения заболеваний, отчасти изменила форматы оказания медпомощи. Какие новые технологические решения появились? Как они повлияли
и повлияют на здравоохранение в будущем?

По материалам программы «Промышленный клуб» на телеканале «Санкт-Петербург» от 10.11.2020 года

Александр Моисеевич Элинсон,

генеральный директор Научно-исследовательской производственной компании «Электрон»

 

Сергей Дмитриевич Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов,директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, д. э. н., профессор

 

Бодрунов: Ваша компания обладает большим опытом в создании медицинского оборудования. В чем особенность разработки производства такой продукции?

Элинсон: Когда мы говорим про медицинские изделия, принципиальными здесь являются три слова, вокруг которых крутится абсолютно всё: надежность, эффективность и безопасность. Все медицинские изделия подлежат государственной регистрации, есть довольно сложная процедура, которую нужно проходить. И надо отдать должное, государство очень оперативно отреагировало. На период пандемии было серьезное послабление по целому ряду законодательных актов, что позволило производителям в первую очередь средств индивидуальной защиты по упрощенной процедуре получить допуск на рынок с обязательством того, что производитель в течение какого-то времени сделает все необходимые процедуры и докажет безопасность.

Бодрунов: Пандемия подталкивает и вашу компанию к тому, чтобы исследовать, находить новые разработки. Какие появились у вас в связи с этой экстренной ситуацией?

Элинсон: Любые новые разработки, которые мы как компания выдали рынку в этот сложный период, были бы невозможны, если бы не было того богатого опыта, ради которого компания и создавалась. Также нам повезло, что мы относимся к системообразующим предприятиям в отрасли и предприятиям, которые отвечают за жизнеобеспечение, поэтому нас не закрывали в пандемию, мы имели возможность продолжать работать.

Мы увидели следующую ситуацию: лучевая диагностика становится очень существенным элементом диагностики новой коронавирусной инфекции. И если достаточное количество пациентов будет проходить такую диагностику, то это существенным образом будет сокращать нагрузки.

Бодрунов: Это идеологическая проблема — организация медицинско-технологического обеспечения. Мы все время говорим: надо больше коек, больше аппаратов. То, что делаете вы, — это устройство, которое позволяет отсеять и далее правильно распределить людей, — это задача не только медицинская. Я хотел бы специально обратить на это внимание. На этом примере мы видим, как грамотное, продуманное техническое решение приводит к разгрузке всей медицинской системы страны, к серьезной экономии ресурсов. Это очень серьезная вещь, и, кстати говоря, заметим, это то, чего не хватает во многих странах.

Элинсон: Помимо вопроса распределения потоков очень важно еще один момент обозначить. Если мы продиагностировали пациента на ранней фазе, обнаружили небольшое поражение легких и начали его правильно лечить, то вероятность того, что он с тяжелым осложнением потом попадет в больницу и будет получать гораздо более дорогостоящее лечение и соответствующие лекарственные препараты, занимать койку в реанимации, очень сильно снижается. Поэтому здесь налицо совокупный эффект.

Мы увидели несколько аспектов: во-первых, это безопасность медицинского персонала и пациентов. Как организован обычный кабинет КТ, я думаю, все помнят. В условиях пандемии, когда персонал работает в средствах индивидуальной защиты, ему работать гораздо сложнее. Поэтому надо было найти решение, которое даст возможность персоналу работать без средств индивидуальной защиты.

Второй аспект — это безопасность пациента. Мы понимаем, что на глаз определить невозможно, кто здоров, а кто болен, — все идут подряд. При этом у кабинетов КТ нет возможности после каждого пациента проводить полную дезинфекцию. И третий очень существенный аспект, который мы решали, заключается в той скорости, с которой проводится исследование.

Сейчас через кабинет КТ проходят три-четыре пациента в час. Мы поняли, что есть определенная маршрутизация,есть определенные средства дезинфекции, как это можно сделать, но пришли к выводу, что сделать это физически в существующем стационаре невозможно. В результате родилась концепция, которая дала возможность вывести лаборантов и врачей в «зеленую» зону, сделали три независимых помещения: помещение, в которое пациент заходит, второе помещение, где происходит исследование, и третье помещение, где он одевается после исследования.Первое и третье помещения соединены между собой буфером, который открывается с двух сторон, и все эти три помещения последовательно проходят полную автоматическую дезинфекцию, после каждого пациента.

Кроме того, стало понятно, что это должно быть мобильное решение. И мы сделали отдельный модуль, который был, кстати, представлен на Международном военно-техническом форуме «Армия». Модуль приезжает, краном разгружается и ставится прямо на территории лечебного учреждения. Если вдруг в учреждении нет электрических мощностей, можно в комплект включить генератор, и через несколько часов они уже могут начинать работу.

Бодрунов: Эта продукция востребована в стране?

Элинсон: Потребность в этом оборудовании колоссальная. На сегодняшний день есть порядка 3,5 тысячи стационаров, в которых должно проводиться исследование КТ. На них приходится 900 томографов, больше 50% из которых имеют возраст старше пяти лет, и это, как правило, простые машины. И мы видим, что каждый день в каком-то регионе останавливаются эти КТ.

Бодрунов: Да, они не выдерживают такой нагрузки.

Элинсон: Именно поэтому мы сделали мобильный вариант, который может приехать, встать в тот очаг, где это необходимо сегодня. Пропускную способность мы обеспечили 12 человек в час, плюс это будет подключение через телемедицинские каналы к любой сети, которое дает возможность, если у вас медицинского персонала не хватает, удаленно подключать нужных врачей.

Бодрунов: Это абсолютно современный подход. Вообще говоря, такого рода решения и создают возможности для экономического и социального развития и решения всех наших насущных проблем. На самом деле мы говорим об удовлетворении потребностей. А потребности наши становятся все сложнее, требуют все более и более мощной индустрии. Именно поэтому мы постоянно настаиваем на усилении роли промышленности в нашей экономике. Что именно промышленность решает все эти проблемы,особенно современная высокотехнологичная промышленность, которая работает на технологии новых укладов, которая решает насущные проблемы гораздо эффективнее, чем даже всего 15–20 лет назад. Скажите, а вам какая-то помощь государства в этом деле нужна?

Элинсон: Наше правительство на удивление максимально эффективно отреагировало на целый ряд вызовов с законодательной точки зрения. Я не побоюсь этого слова, практически в ручном режиме правительство, Росздравнадзор управляли этой ситуацией и работали 24 на 7: диалог абсолютно прямой, нас слышат, находят варианты, решения, довольно быстро согласовывают документы.

Бодрунов: Это очень важно. Потому что, с одной стороны, как только государство начинает поворачиваться к промышленности лицом, промышленность — очень благодарная часть экономики — моментально начинает дышать и, с другой стороны, дает дышать экономике в целом, повышает ее устойчивость. Но здесь еще очень важно, что чем быстрее работает промышленность, тем меньше проблем в медицине, меньше смертей, меньше тяжелых болезней. Быстрее решаются вопросы, сохраняется потенциал экономики, поднимается экономическая активность людей, это всё связанные вещи. Правительство сегодня повернулось лицом к промышленности, и нам хотелось бы, чтобы это движение не прекращалось после завершения пандемии, а было постоянным.

Элинсон: У бизнеса тоже проявился довольно высокий уровень социальной ответственности в этот сложный момент. И помимо того, что государство заказывало, много чего было запущено на свой страх и риск. У самых разных производителей появились новые продукты, потому что доступ к импортным изделиям был довольно затруднен. И заказчики стали больше смотреть в нашу сторону. Потому что раньше в большинстве случаев заказчик хотел купить какое-нибудь импортное оборудование.

Бодрунов: Думаю, по многим позициям наша продукция ничуть не уступает, если не лучше.

Элинсон: Очень важно, чтобы каждый из наших граждан начал потихоньку об этом задумываться. Потому что никакие усилия властей без поддержки населения не смогут сделать так, чтобы у нас с вами было большое количество отечественных товаров. До того момента, пока у нас в головах сидит постсоветский синдром, который воспитан дефицитом, что все лучшее — это импортное, все усилия и власти, и промышленности результатов давать не будут.

О сценариях среднесрочного и долгосрочного развития

Основной доклад из материалов форума «Абалкинские чтения»на тему: «Стратегия для России» (к 100-летию принятия плана ГОЭЛРО и 90-летию Л. И. Абалкина)

Клепач Андрей Николаевич,

член Правления ВЭО России, заместитель председателя (главный экономист) Внешэкономбанка

 

Добрый день, уважаемые коллеги! Благодарю за честь выступить с докладом. Мы все находимся в переходном периоде, вот такая параллель, просто сегодня еще 30 лет Институту Гайдара. План ГОЭЛРО тоже был и планом,и такой отправной точкой для восстановления, а потом и модернизации российской (тогда еще советской) экономики, но, естественно, мы сейчас тоже находимся на определенной развилке: переход к рынку завершился, и более того, рыночная экономика давно сформировалась, а вот экономика, которая обеспечит людям высокий, достойный уровень жизни, работы, который позволяет раскрыть их возможности, уровень жизни, сопоставимый со стандартами развитых стран, не только для Москвы и Санкт-Петербурга, где он уже достигнут, а в целом для страны, еще предстоит создать. И в этом плане у нас тоже переходный период, но другого рода, чем в 20-е и чем в 90-е годы прошлого столетия. Я попробую остановиться на сценариях такого среднесрочного и долгосрочного развития. С точки зрения среднесрочного развития 2020 года, на самом деле, все во многом понятно. Не только потому, что уже год закончился, а потому что действительно, как уже принято говорить, мы этот год прожили под двумя шоками: связанными с коронавирусом и падением цен на нефть.

Некоторые оценки. Они постоянно меняются, но и последний доклад ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития — прим. ред.), и наши оценки исходят из того, что мировая экономика сократится в этом году где-то на 4,3%, причем эпицентр спада — это еврозона и Индия, где спад в еврозоне — около 8%, а в Индии —порядка 9%. В России, по-видимому, 3,8–4%, то есть страшилки начала года не оправдались.

Больше проблем и неопределенности, на самом деле, со следующим годом. Здесь оптимизм существенно уменьшается, в том числе из-за того, что сейчас произошла мощная вторая волна, связанная с пандемией, и со значительной вероятностью мы можем получить третью волну, хотя, если брать историю «испанки», она все-таки на порядок слабее, но достаточно большой уровень заболеваний в любом случае сохранится и на следующий год. Хотя пик мы, видимо, сейчас, в декабре, пройдем.

В России, как известно, и это зафиксировал Росстат, спад, нижняя точка пришлась на второй квартал, и уже с июня экономика, если брать наши оценки и Минэкономразвития, начала расти. Хотя нынешняя волна пандемии, скачок заболеваемости, причем уровень ее выше, чем в апреле и мае, она приведет к тому, что в четвертом квартале, видимо, вместо роста с учетом сезонного календарного фактора получим снижение. Ну и рост несколько затормозится.

Индекс ВВП России. Скачок, который мы получили в октябре – ноябре, он, скорее всего, приведет к тому, что получим отрицательный прирост ВВП. Но в целом я уже сказал: по 2020 году даже может быть меньше спад, чем 4%. С учетом все-таки хорошей статистики, особенно по третьему кварталу, и корректировки данных по второму.

2021 год. С учетом первого квартала, по-видимому, будет отрицательный из-за высокого уровня заболеваний, хотя, вероятно, заболеваемость пойдет на спад, плюс ситуация с нефтью может быть лучше, чем самые страшные предыдущие ограничения, когда предполагалось, что соглашение об ограничении добычи продлится на первый квартал и дальше, — все-таки принято решение об увеличении добычи. Для России это по 125 тысяч баррелей в месяц, но это меньше, чем то, что предполагалось в первоначальном соглашении, и поэтому для всех это пятьсот тысяч баррелей вместо двух миллионов. Так что в какой-то мере можно сказать, что это трудная дорога вверх, то есть ВВП будет расти, доходы населения, будут оживать особенно услуги, которые сейчас серьезно провалились, но, учитывая слабый инвестиционный спрос, подъем будет достаточно умеренный. По нашей оценке — два процента, может быть, чуть больше, но до трех, которые желательны, мы вряд ли сможем в 2021 году при сложившейся ситуации дойти.

Это наши оценки среднесрочные, я сейчас не хочу даже на них останавливаться. Может быть, учитывая те прогнозы, которые есть, отличие в том, что мы в ближайшие годы при сложившейся динамике рисков, структурных ограничений все-таки выйти на 3% вряд ли сможем.

Цена на нефть, как мы ожидаем, хотя сейчас, скорее, она снизится, но в дальнейшем будет умеренно расти. Консенсус-прогнозы — они вообще под 50 и даже выше долларов, но мы думаем, что будет пониже, с учетом того, что не только относительно вялый спрос в мировой экономике, но большие избыточные мощности, которые, по-видимому, будут скоро задействованы. Это означает все-таки достаточно умеренный инвестиционный спрос, слабее, чем то, что нам нужно для задач модернизации, и умеренный рост доходов населения: на следующий год — 1,8%, а дальше —от двух до трех с небольшим. При этом мы исходим из того, что, если не брать всяких политических «черных лебедей», когда кого-нибудь отравят или что-то произойдет, то макроэкономические предпосылки будут работать на укрепление курса рубля, а не на его снижение.

Что при этом важно? Как бы мы ни спорили, 2% и даже до 3%, но при такой динамике к 2024 году мы не сможем полностью восстановить падение доходов населения, я имею в виду реальных располагаемых доходов, и выйти на уровень 2013 года. Для этого нужен более динамичный рост экономики, ну и, на самом деле, более динамичный рост зарплат бюджетников, потому что у нас все-таки зарплаты очень сильно и в частном секторе привязаны, ориентируются на динамику зарплат бюджетников. Это означает, что рост российской экономики 10–11% будет практически более чем втрое отставать от роста мировой экономики. Если мы не получим еще какой-нибудь один кризис, столь же масштабный, как и кризис 2020 года.

Тем не менее можно отметить, что меры, которые приняло правительство по нарастающей, там первый, второй, третий, потом, по сути дела, четвертый пакет, они все-таки уменьшили масштабы спада в 2020 году, где-то, по нашей оценке, на 1,8%, добавили к реальным доходам населения более трех процентных пунктов, потому что иначе бы мы получили падение не около пяти, а, возможно, семь с лишним, восемь процентов.

Тем не менее, хотя правительство приняло общенациональный план по восстановлению экономики, есть определенный серьезный пакет стимулирующих мер, их недостаточно для такого V-образного отскока, который у нас был даже в 2010 году, и я уж не говорю про 1999-й. Поэтому здесь все равно остается вопрос, какие нужны дополнительные меры, стимулы и с точки зрения бюджета, и денежной политики, и с точки зрения поведения самого бизнеса, для того чтобы выйти на темпы роста выше трех процентных пунктов.

На наш взгляд, ресурсы для этого — в экономике, но об этом говорил много и Абел Гезевич Аганбегян, хотя у нас там, может быть, есть различия по размеру и масштабам стимулирующих мер, но здесь нужны серьезные меры и для поддержания доходов населения, и не только по линии многодетных семей, но и бюджетников, и пенсий, это может быть особенно важно.

С другой стороны, поддержка инвестиций не может опираться только на ожидаемые эффекты (хотя, надеюсь,они все-таки будут) закона «О защите капиталовложений» и СПИК 2.0, но нам придется задействовать то, что можно рассматривать как «резерв главного командования», это Фонд национального благосостояния, и в то же время ресурсы Центрального банка, что делают, по сути дела, все другие страны. Все программы QE и Евросоюза, и ЕЦБ, на самом деле и Федеральной резервной системы, они ведь дали серьезный эффект и во многом позволили уменьшить масштабы спада в 2020 году и в США, где спад будет 4%,несмотря на первоначальные ожидания чуть ли не шести-семи, и в еврозоне, и, в общем, они будут играть серьезную роль в дальнейшем подъеме. Хотя чувствительность экономики к заливанию деньгами, во всяком случае в США и Европе, существенно снизилась. Но у нас заливания деньгами не было, поэтому, несмотря на смягчение процентной политики ЦБ и дальнейшие меры, особенно по поддержке ипотеки, ситуация с денежной поддержкой, я бы так сказал, на тройку, на четверку. Здесь нужны дополнительные серьезные меры, особенно для поддержки инвестиционного спроса. Поэтому, на наш взгляд, при реализации определенного пакета стимулирующих мер, причем достаточно умеренного, в пределах одного или полутора процентов ВВП, можно выйти на темпы роста выше трех или ближе к четырем процентам в ближайшие годы и тогда действительно выйти на траекторию более динамичную, чем темпы роста мировой экономики.

Тем не менее это вопрос среднесрочный. У нас 2020 год — это, так получается, не только год, когда мы получили этих два шока, но год — можно еще вспомнить незаслуженно забытую так называемую КДР-2020, или Концепцию долгосрочного социально-экономического развития, которую правительство приняло в 2008 году, а по сути дела начинало готовить еще с 2005–2006 годов, где фактически ставилась задача выйти на достаточно динамичные темпы роста, выше четырех и даже ближе к шести процентам в год, но самое главное тут дело не в темпах, а то, что ставилась качественная задача — осуществить переход от экономики, базирующейся в первую очередь на энергосырьевом драйвере, к экономике, где ключевым драйвером становится инновационное и технологическое развитие, при этом оно идет не за счет снижения реальных доходов населения, а связано как раз с существенным социальным переориентированием экономического развития. Определенные шаги в этом направлении были сделаны, потому что фактически КДР дала определенные идейные основы для последующих решений по повышению зарплат в бюджетном секторе, врачам, учителям, что существенно подняло их жизненный уровень и в принципе способствовало расширению среднего класса. Именно это — одна из социальных задач, которая ставилась в КДР. Тем не менее, несмотря на поддержку такого интеллектуалоёмкого слоя, в целом ситуация с доходами населения, как мы видим, за последние фактически семь лет является крайне болевой точкой и серьезным и социальным вызовом, и ограничением для экономического роста.

Про инновационное и технологическое развитие говорить еще более сложно, потому что — да, шаги делались,у нас как раз сейчас запущен национальный проект по развитию науки, правительство начало принимать, точнее уже приняло несколько дорожных карт, которые готовились в прошлом году. Это дорожные карты по композитным материалам, аддитивным технологиям, квантовым вычислениям и коммуникациям, по искусственному интеллекту, и это работает на будущее. Но тем не менее мы 12 лет имеем стагнацию, даже некоторое снижение расходов на НИОКР в процентах к ВВП, они где-то около одного процента. Китай за этот период с 2008 года увеличил также с уровня 1,08%,у него тогда был, как и у нас, до более чем 2%, и ставит задачу выйти на позиции научного и технологического лидера к 2030 году. Мы тоже ставим задачу лидерства, но весь вопрос в том, что за эти 12 лет мы пока рывка, несмотря на отдельные достижения, не совершили. Мы делали акцент на то, что у нас должен образоваться широкий слой инновационных компаний и предприятий, там ставились приоритеты — 25–30%, в стратегии инновационного развития — вообще под 40, но по факту, после изменения методологии счета, примерно 21 с лишним, а если бы оставалась старая, было бы порядка семи с лишним – восьми процентов. И это отдельный серьезный вызов, потому что вопрос технологической не просто конкуренции, а по сути дела технологической войны, которую развязали против нас Соединенные Штаты, является здесь очень серьезным.

Какие, может быть, меры или направления для долгосрочного развития я бы выделил? Здесь наряду с этими «болевыми точками» действительно возникает потребность в новой парадигме развития и управления. Она связана с акцентом и на сбережении природы, то есть новая экологическая повестка, и на сбережении народа, имею в виду и народонаселение, вопросы демографии, и вопросы социальной структуры общества. Демографические ограничения, как известно, у нас достаточно серьезные, но вопрос, задача создания массового среднего класса, обеспечения возможностей по уровню доходов, жилья, отдыха, образования для большей части населения — мы ее можем решить, допустим, к тому же 2030 году? Или она останется столь же нерешенной или незавершенной, как и задача перехода примерно к 40% среднего класса, которая ставилась еще в КДР-2020 к 2020 году?

Это технологическая гонка и облик новой научно-технической революции или уклада, но базируется ли она только на искусственном интеллекте, цифровизации? Или, может быть, пандемия как раз заставит нас серьезно повернуться в сторону медицинских, нейро- и биотехнологий? Причем в той же КДР-2020 такая инициатива, медико-биотехнологий, рассматривалась столь же приоритетной, как и инициатива, связанная с развитием цифровизации и интернет-технологий.

Это вопрос формирования новой структуры экономики где есть не только базовые традиционные отрасли. Какой удельный вес займут новые, включая тот же сектор IT? Насколько мы сможем перейти к модели низкоуглеродного развития? Вышел указ президента РФ о том, что мы должны снизить выбросы парниковых газов на 30% к 2030 году, но теперь нужно выработать стратегию и найти баланс между этими задачами, между экологическими ограничениями, которые не сводятся к парниковым газам. У нас ключевой приоритет, особенно на ближайшие годы, и это отражено в нацпроекте «Экология», — это чистая вода, чистый воздух, потому что это условия жизни людей, их здоровья, да и одновременно создание новой экономики, связанной с оборудованием и технологиями природосбережения. Поэтому дел здесь очень много, и они не сводятся только к эмиссии CO2, тем более губить ради этого атомную промышленность, останавливать углеродную экономику, газо-вую, как это отчасти делается в Германии и рекомендуется зарубежными экспертами, мы не только не можем, а это означает остановку нашего развития.

Это вопрос и новой модели все-таки пространственного развития. Правительство приняло в прошлом году стратегию, но пока у нас все-таки поворота на Восток не происходит. Как и в 2000-е годы, у нас вся экономика и миграция людей сверхконцентрируется в европейской части, причем не вообще, а в первую очередь в столичных агломерациях.

Ну и вопрос вызова уже глобального, нашего позиционирования в мировой экономике, где мы в какой-то мере находимся — может быть, неправильно так говорить, хотя это журналистский термин — «в стратегическом одиночестве». У нас есть партнеры, у нас есть с кем взаимодействовать. Но та же Большая Евразия и евразийская интеграция, о которой говорилось и в 2019 году, и в 2020-м, и есть определенные дипломатические инициативы, но ее надо наполнить реальным и экономическим содержанием, и духовным, образовательным. Как на последнем Евразийском конгрессе, который проводился под эгидой ЕАБР (Евразийский банк развития — прим. ред.) 4 декабря, наши коллеги из Казахстана отмечали, что мы сейчас, в условиях пандемии, по сути дела не даем возможности более чем ста тысячам студентов из Центральной Азии вернуться в российские вузы. Это короткая задача, а есть и долгосрочные: какие проекты мы готовы реализовывать с нашими партнерами? Инфраструктурные, научно-технологические, чтобы они были конкурентоспособны с теми проектами, которые Китай реализует в рамках проекта «Один пояс, один путь».

О ряде, может быть, еще более конкретных вопросов. С точки зрения демографии ограничения здесь серьезные, у нас численность населения в трудоспособном возрасте несколько сократилась, на два с лишним миллиона человек, но пенсионная реформа приводит к тому, что с 2026 по 2030 год это вырастет. Более того, демографическая нагрузка снизится. Это не означает, что нет проблемы (тем более она частично решается через миграцию), но она не является здесь самым главным фактором. Скорее, более серьезный вызов связан с качеством человеческого капитала или человеческого богатства, образованием, здравоохранением. И здесь результаты, которые у нас есть, опять же несмотря на серьезные качественные решения, связанные в том же здравоохранении, допустим, и со строительством перинатальных центров, с борьбой с раком, но уровень расходов на здравоохранение в процентах к ВВП у нас достаточно низкий. Он в 2020 году, правда, подскочил почти под семь процентов, а бюджета — до четырех с лишним. Но то, что было до этого, да и по прогнозу мы получим в ближайшие три года, это достаточно низкие показатели, которые ставят нас в конце списка развитых стран. Но расходы на образование,пять с лишним процентов, — это не тот показатель, который позволяет нам быть конкурентоспособными.

Одни из новых решений, которые необходимо было бы принять в течение нескольких лет. У нас пока сохраняется та же планка, которая была принята еще в предыдущем указе президента РФ, — это 200% ученым и врачам к сред-ней зарплате по регионам. Сейчас только что подписан президентом РФ указ, где правительство должно проработать фактически новые подходы к формированию средней заработной платы. Но пока это дает только право правительству устанавливать требования к зарплатам в регионах. На наш взгляд, и это не только мое мнение, моих коллег, но это обсуждают и многие специалисты, мы все-таки должны сформировать некоторую общероссийскую планку заработной платы и стандарты образовательных, медицинских услуг. Да, регионы должны иметь возможность дифференциации, но, по сути дела, в ближайшие годы можно запустить такую программу. Это, на наш взгляд, будет стоить порядка 300–400 миллиардов. В принципе, значимая сумма, но для нескольких лет вполне возможная. Приведены планки для разных специальностей врачей, то есть мы тогда сможем серьезно приблизиться к тем стандартам соотношения зарплаты врачей, специалистов, терапевтов со средней зарплатой в экономике, которые есть в развитых странах. И особенно это касается младшего и среднего медицинского персонала, где наибольший дисбаланс и наибольший, может быть, дефицит, который и выявила та же пандемия.

Следующая проблема — это вопрос инвестиций в оборудование клиник, в оборудование высших учебных заведений, то же самое, как и в экспериментальную научную базу. Мы здесь отстаем катастрофически от многих стран, и, в общем-то, от той же Литвы, и других, я уж не говорю про развитые страны. По идее, это даст снижение заболеваемости, то есть даст качественные результаты, хотя понятно, здесь не одни деньги или количество коек все решает. Но это те задачи, которые ставятся и в едином плане по реализации указа Президента РФ, который правительство должно принять.

Для сокращения я здесь, как говорится, попробую все это ограничить. При этом, еще повторю, одна из серьезнейших проблем — это технологические рубежи и возможность развития. Сейчас идет реорганизация так называемых инновационных институтов развития, но при всех организационных изменениях здесь нужны, по сути дела, координация усилий государственных центров, корпоративных и серьезный рост финансирования. При этом у нас разобщены наработки, которые идут в военных целях, гражданские, и переток оттуда ноу-хау, и даже просто раскрытие прав. По сути дела, до сих пор мы этого механизма не создали, хотя говорим об этом уже лет тридцать, на моей памяти. Это дало бы огромную возможность такого научно-технологического скачка даже при том достаточно скудном финансировании,которое у нас есть.

Ну, не буду давать макрооценки. В принципе, это позволяет выйти в долгосрочном плане на темпы роста 2,6%, порядка 3% в год. Что, в общем-то, было бы серьезным результатом.

И в заключение два момента. Я уже сказал: нужен поворот на Восток. Есть, и я думаю, сегодня специалисты об этом скажут. Но это поворот на Восток не только в добычу нефти и газа, а это именно высокие переделы, нефтегазохи-мия, создание и развитие серьезных научных центров, и не только во Владивостоке, а все-таки в ключевых научных центрах в Томске, Новосибирске, Иркутске. Тогда мы можем получить действительно серьезный скачок и по качеству жизни, и по всему остальному.

И в этих условиях наши позиции в мире перестанут сокращаться, что мы наблюдаем в последние годы. Но здесь очень важный вопрос — союзник. И я думаю, что не только Евразийский союз и вопрос его расширения к Узбекистану с другими, включение их либо в полном формате, либо в формате ассоциированного члена (что еще надо выработать), это почти на треть увеличит потенциал этого рынка. Но это все-таки переструктурирование ШОС как, может быть, организации не только по безопасности и сотрудничеству, но организации, которая будет иметь экономическую направленность и как раз координировать экономические проекты, которые инициирует Китай, то, что реализуют Индия, Иран, с экономическими проектами России. И тогда мы действительно можем стать крупнейшим центром мировой экономики, потому что сейчас страны ШОС в таком широком смысле, ШОС плюс, — это уже более трети мирового ВВП.

Мировое экономическое положение и перспективы 2021

По материалам онлайн-презентации Доклада ООН, состоявшейся в виде прямой трансляции на видеоканале Вольного экономического общества России (ВЭО России) в YouTube 02.02.2021 года.

Дмитрий Рэмович Белоусов,

заместитель директора Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП), заведующий лабораторией анализа и прогнозирования макроэкономических процессов Института народнохозяйственного прогнозирования Российской академии наук (ИНП РАН), к.э.н.

Александр Юрьевич Апокин,

ведущий эксперт ЦМАКП, старший научный сотрудник ИНП РАН, к.э.н.

 

Белоусов: Я сделаю краткое введение, потом расскажу о российской экономике. Основную часть презентации доклада по миру сделает коллега Александр Юрьевич. Ситуация прошлого года не просто была крупнейшим шоком. В конце концов циклинического спада, в общем-то, многие ждали того или иного шока. Она проблематизировала, я бы сказал, что она для всех нас, и для мира, и для России, дала как минимум два очень серьезных урока,которые мы до сих пор не очень понимаем: как с ними работать, как жить дальше.

Во-первых, оказалась проблематизирована философия глобального роста на базе естественных преимуществ, которым мы все следовали и которые рекомендовали международные эксперты десятками лет. И вдруг оказалось, что может случиться так, что страны, прекрасно специализировавшиеся на глобальном, оказывались просто нищими, потому что туристы могут просто не приехать. Вдруг оказалось так, что поставки продукции медицинского назначения, если она не производится в стране, то страна может просто не иметь этих самых масок, что мир не изобилен, что у него это может оказаться дефицитом. Это в принципе меняет баланс между логикой развития эффективности, с одной стороны, и логикой безопасности — с другой, и мы к этому не вполне готовы. Здесь есть над чем подумать, и, может быть, это главное, над чем стоит подумать после того, как вся эта тяжелая история закончится.

Второй момент — что мы еще никогда не находились на старте 2021 года в таком состоянии неопределенности, на моей памяти во всяком случае, в каком мы находимся сейчас. И по нашим оценкам, и по оценкам основных международных организаций, уровень неопределенности между возможными траекториями, даже краткое и среднесрочное развитие и мировой, и российской экономики, — он очень высок. Уровень коррекции при обновлении прогноза и мировых лидеров по прогнозированию достигает единиц пунктов. Таких историй не было уже очень давно, и это и есть турбулентность, когда мы можем обсуждать скорее сценарии будущего, чем само будущее, а оно совершенно не определено.

На этом я свою вводную часть заканчиваю и приглашаю Александра Юрьевича рассказать и донести свою экспертную позицию по ситуации в мировой экономике, и в конце я выступлю по приложению о российской экономике.

Апокин: Добрый день, коллеги! Я, с вашего разрешения, представлю основную часть этого доклада, которая посвящена мировой экономической ситуации и перспективам на 2021 год. Действительно, как сказали во вводном слове и как отметил уважаемый модератор, доклад посвящен теме восстановления, устойчивого к потрясениям, таким как шок Covid-19, и во многом констатирует очень редкую, можно сказать, историческую ситуацию 2020 года как наихудший результат за 90 лет, с падением мирового валового продукта на 4,3% по паритету покупательной способности, а по отношению к прогнозу, сделанному ООН за год до того, на 7,6%, если сравнивать уровни. С точки зрения ООН, значительная часть этого падения останется в качестве структурного изменения без каких-то ответных структурных изменений в политике, в общем-то, останется постоянным уроном для мировой экономики.

Конечно, одно из самых важных измерений этого падения — социальное, поскольку значительная неравномерность реакции на карантинные меры, локдауны в разных отраслях экономики и, как уже правильно было замечено, в разных странах, специализировавшихся на различных секторах экспорта, в частности экспорта услуг, привела к тому, что около 80% экономически активного населения Земли пострадали от карантинных мер в той или иной степени. Даже в странах ОЭСР уровень безработицы в середине локдаунов вырос в среднем до 9%, и на конец 2020 года ситуация немного улучшилась, то есть безработица составляла практически 7% экономически активного населения. В развивающихся же странах ситуация оказалась значительно хуже, с разбросом от 27% в Нигерии и Иордании и до 10–13% в странах Латинской Америки и в некоторых странах Азии. При этом даже с учетом того, что доклад ООН готовился осенью, под Новый год, здесь не заложена как таковая вторая волна локдаунов, которую мы уже наблюдаем в некоторых странах, и не заложено ухудшение ситуации с пандемией, которая является одним из возможных сценариев. И с учетом того, что этот сценарий не реализуется, восстановление мирового валового продукта едва-едва позволит покрыть потери 2020 года в течение 2021-го. И во многих странах, так как это восстановление будет очень неравномерным, с точки зрения экспертов ООН, пройдет еще несколько лет перед тем, как этот разрыв будет покрыт.

Если посмотреть на изменения в мировой торговле, то они были не столь огромными, как можно было бы ожидать, и соответствовали по глубине спаду 2008–2009 годов. Во многом это было связано с тем, что потребовалась структурная переориентация мировой торговли на производство медицинских товаров, лекарств и техники, возникли очень мощные новые источники спроса. И с другой стороны, это связано с тем, что удар, связанный с введением карантинных мер, во многом пришелся на экспорт услуг. В первую очередь экспорт туризма, который сократился примерно на 70%и привел к потерям в туристической отрасли около 1,1 триллиона долларов в 2020 году. К сожалению, одними из самых пострадавших стран оказались небольшие развивающиеся страны и государства, в частности многие страны Карибского бассейна, которые в значительной степени ориентировали свою экономику на туристический сектор. Но, конечно, и крупные экспортеры услуг туризма в Европе и на Ближнем Востоке тоже значительно пострадали, как пострадали и авиакомпании.

По прогнозу Организации Объединенных Наций на 2021 год многие страны даже в случае, если эти достаточно благоприятные предпосылки сохранятся, не восстановят уровень конца 2019 года, и восстановление продолжится и в 2022-м, а где-то и в 2023 году. Это связано как со структурными особенностями пандемического кризиса, так и с тем, что траектория развития этих стран получила достаточно серьезный и перманентный урон. Собственно, как выглядел этот урон, потому что стоит отметить, что далеко не все жители Земли проиграли от пандемии. Мы все, уважаемые коллеги, следили за динамикой фондовых индексов, мы все следили за отраслевой динамикой, и хорошо заметно, что в случае пандемии и карантинных мер неизбежен переход на удаленную работу, которая привела в первую очередь к тому, что в проигравших оказались низкооплачиваемые и низкоквалифицированные рабочие места среди людей с неполным, средним и полным средним образованием. Непропорционально были затронуты этим кризисом женщины. До 50% занятости в наиболее пострадавших секторах, в среднем даже значительно выше 50% в этих пострадавших секторах пострадали женщины. И в значительной степени пострадал малый бизнес. Что касается высокооплачиваемых мест для высококвалифицированных работников в крупных городах, здесь падение было не столь огромным, и, разумеется, экспорт ИКТ-услуг вырос очень значительно.

Каким образом была построена реакция государств на это? Здесь надо сказать, что правительства, особенно правительства развитых стран, имеющие доступ к резервным валютам своих центральных банков и значительному доверию финансовых рынков, не колебались. Совокупный объем стимулирования составил 12,7 триллиона долларов. В том числе, если я правильно помню, практически триллион или даже больше триллиона заложили в качестве обязательств многосторонние институты развития и международные финансовые организации. Если мы посмотрим на локализацию этого импульса, мы увидим, что Япония, Соединенные Штаты, из ЕЭС основная часть — это Германия — отвечают больше чем за половину совокупных расходов, если мы рассматриваем именно фискальный импульс. Надо понимать, что это беспрецедентное стимулирование тем не менее в значительной степени осталось внутри стран, и далеко не везде оно было конвертировано через динамику международной торговли в помощь развивающимся странам. И эксперты ООН справедливо отмечают, что это создало значительные вызовы в том числе и для 2021 года.

Беспрецедентным, соответственно, оказался и рост госдолга. Общий объем госдолга увеличился более чем на 15% за 2020 год, или на 10 триллионов долларов. И эксперты ООН привлекают внимание к тому, что это очень серьезное заимствование у будущих поколений, которые были сконцентрированы в основном в развитых экономиках, профинансированные во многом программами привлечения ликвидности, и их долгосрочный эффект будет определяться траекторией будущего роста, которая вряд ли будет равномерной, потому что по сравнению с базовым прогнозом 2020 года, в котором за следующие десять лет предполагалось, что численность бедных сократится на 150 миллионов человек, по результатам 2020 года была скорректирована в сторону стабилизации на уровнях примерно на 50, может быть, больше, миллионов человек свыше прогноза, данного год назад. То есть предполагается, что в перспективе трех-четырех лет социальные меры и рост экономики сократят количество бедных в первую очередь за счет возобновления работы пострадавших секторов. Однако накопленная долговая нагрузка в значительной степени остановит государства от перераспределения ресурсов в сторону наиболее пострадавших слоев населения.

Какие рекомендации при этом эксперты ООН делают. Конечно, эти рекомендации носят рамочный характер, учитывая уникальную ситуацию для каждой страны —участницы Организации Объединенных Наций. Но, действительно, как сказал Дмитрий Рэмович, кризис выявил хрупкость мировой экономики. И, конечно, если мы посмотрим на показатели бедности и по ряду других показателей цели устойчивого развития, то поставлены под вопрос результаты, по крайней мере, полутора-двух десятилетий развития, а где-то и больше. Как правильно уже было сказано, риски здравоохранения и экономики связаны, они взаимно усиливаются, и здесь по-прежнему сохраняются значительные риски дальнейших волн пандемии,поскольку неясны возможности быстрого наращивания производственных мощностей и сетей вакцинирования.И впервые, правда, в докладе появляется такой огромный акцент на слово «устойчивость» не в смысле sustainability,а в смысле resilience, то есть в смысле прямой устойчивости к шокам. Понятно, что в дальнейшем это скорректирует в том числе и рекомендации для стран по развитию.

Первое, к чему они привлекают внимание, — это то, что восстановление — это не только метрика ВВП, но и социальная метрика, повторяющийся из года в год призыв экспертов не переходить к бюджетной экономии там, где это не требуется финансовыми рынками, потому что лучшим способом долговой устойчивости, с их точки зрения, и весьма разумно, в долгосрочной перспективе является устойчивый экономический рост. И конечно, привлекается внимание к образованию пузырей на финансовых рынках с учетом обстоятельств, которые мы наблюдаем в последние две недели, конечно, можно говорить о том, что ликвидность, созданная в течение 2020 года, в значительной степени не достигла реального сектора, на финансовых рынках она очень хорошо видна. И, конечно, приоритизировать климатическую и экологическую политику, вероятно, по моделям, предлагаемым рядом развитых стран во главе с Евросоюзом, и привлечь в дальнейшем модель многостороннего сотрудничества. Тоже достаточно рамочное предложение, которое встречалось и в предыдущих докладах.

Если вы позволите, в целях экономии времени я перейду к докладу о динамике экономик стран СНГ.

Траектория развития, которую содержит доклад ООН, подразумевает агрегирование в первую очередь по рыночному курсу, а не по паритетам покупательной способности. Если говорить о сокращении по паритету покупательной способности, в докладе ООН содержится справочно указание на сокращение на 4,4%, что, в принципе, соответствует общей тенденции и динамике пересмотра прогнозов международных организаций.

Что касается региона СНГ, здесь очень важным является разделение на страны, у которых была значительная фискальная подушка в том или ином виде. В первую оче-редь это экспортеры энергоносителей и страны, у которых такой подушки не было. Здесь, наверное, отдельным является случай Республики Беларусь, где практически не вводились никакие карантинные меры. Однако здесь тоже заметна разница между экспортерами и импортерами сырья. Тем не менее снижение мировых цен на сырьевые товары в начале второго квартала значительно повлияло на бюджеты государств СНГ, и с точки зрения перспектив, в первую очередь краткосрочных перспектив, не вполне ясно, до какой степени восстановление цен, которое сейчас наблюдается, может поддержать бюджеты государств в перспективе. Соответственно, все страны СНГ ввели достаточно крупные пакеты стимулирующих мер, напрямую противодействующих эпидемии Covid в каждой стране, направленных на поддержку здравоохранения, импорт соответствующих медицинских товаров и техники, и инвестиции в организацию производства на местах. В случае Российской Федерации речь также шла о разработке сразу нескольких видов вакцин от Covid.

Денежно-кредитная политика следовала в русле глобальных тенденций, и в значительной степени были снижены процентные ставки, смягчались резервные требования, и, помимо поддержки банковского сектора, в которой очень часто Центробанк косвенно являлся агентом программ правительства по поддержке стратегических предприятий и пострадавших отраслей, и малого бизнеса в целях введения мер по предотвращению увольнений. Они были введены сразу же в нескольких государствах СНГ. И, конечно, самые пострадавшие государства обратились за дополнительным финансированием или смещением графика финансирования по существующим кредитам. В 2021 году, вероятнее всего, большинство стран СНГ и Грузия не восстановят в полном объеме уровни ВВП 2019 года. Исключения возможны в случае значительного роста цен на энергоносители. И, конечно, здесь надо отметить, что из-за высокой долларизации банковского сектора и сохранения геополитической напряженности восстановление будет дополнительно затруднено. И, несмотря на временное смещение бюджетного правила, в России ожидается сохранение бюджетного консерватизма и соответствующей траектории роста при очень-очень слабом фискальном импульсе.

Также надо заметить, и это, конечно, мировая тенденция, но в СНГ она проявится для стран со значительным объемом внешнего долга, возрастет запрос на снижение рисков погашения внешнего долга в том или ином виде. Эксперты ООН не отмечают достаточно хорошо известную проблему отсутствия института реструктуризации суверенной задолженности. Достаточно легко предположить, что в случае затруднений в погашении платежей по внешнему долгу такие вопросы снова будут подняты если не в 2021-м, то в 2022 году.

Передаю слово Дмитрию Рэмовичу, который подробнее расскажет о ситуации в российской экономике, о ее перспективах.

Белоусов: Российская экономика столкнулась с целым набором шоков, в отличие от ряда других. Окончательные итоги года сейчас только подводятся. Вчера были объявлены данные Росстата о динамике ВВП. Первая значительная оценка — минус 3,1%. Если не смотреть по динамике основных отраслей, это агрегат экономической активности без учета финансового сектора и еще ряда операций с недвижимостью. И еще есть ряд отраслей, где большая доля или досчетов, или трудно интерпретируемых результатов,в основном реальный сектор наблюдаемых процессов.

Наша экономика в прошлом году столкнулась с несколькими шоками. Она уже находилась на траектории замедления, и довольно серьезного замедления, что было связано в основном с нефтяным фактором. В этот период закончилось действие в мире факторов, обуславливающих искусственно относительно благоприятную ситуацию на рынке нефти. Вскрылось на самом деле наличие его структурного избытка. Соответственно, у нас начались проблемы с ценами на нефть и с борьбой вокруг новых квот по добыче. Экономика начала сдерживаться, потом пошел первый импульс кризиса, это февраль, март, связанный отчасти с ценами на нефть, отчасти с прекращением поставок из Китая комплектующих.

Потом нас встретил локдаун, самый тяжелый период, одновременно с катастрофическим падением спроса и объема экспорта нефти — из этой ситуации мы начали постепенно выходить только в конце 2020 года. Причем мы сейчас вышли на самом деле на траекторию достаточно медленного, если не говорить об арифметике, падения, оно даст почти автоматически рост при выходе на стабильный уровень. То есть мы сейчас выходим почти в стагнацию,с очень умеренными темпами роста. Был период восстановления, он занял в основном третий квартал, сейчас импульс роста достаточно слабый. Можно надеяться, что если удастся реализовывать нацпроекты и так далее, эта динамика ускорится, но пока она не очень приятная. Тяжелейший кризис пришел на рынок труда. Правда, здесь уже заметны признаки завершения этого кризиса — отчасти из-за оттока мигрантов, отчасти из-за восстановления экономики.

Сейчас наибольшим фактором сдерживания является экспорт энергоносителей. Остальные отрасли, насколько я понимаю, умеренно растут или стагнируют. В этих условиях при умеренном росте ВВП у нас восстановился спрос на труд и чуть лучше стала ситуация с занятостью.В конце года опять пошла коррекция, но все-таки ситуация, по крайней мере, перестала ухудшаться. Уровень безработицы достаточно высок, он соответствует периоду 2011–2012 годов. Мы в этом плане потеряли практически восемь лет. Но здесь надо надеяться, что по мере роста эта ситуация рассосется.

Со спросом на инвестиции у нас в прошлом году был довольно заметный провал. Как мы видим, минус 4,1%. Сейчас доминирует более слабый спад, обусловленный непониманием перспектив дальнейшего развития доли стагнации. По объему строительства скорее стагнация. 2021 год пройдет под знаком такого периода, когда проект не запустится, и это в основном история 2022 года с большими стройками, с включением частного бизнеса, соглашение о защите и привлечение инвестиций. Нам удалось,конечно, довольно много производств восстановить, создать в этот период. Фактически производство масок возросло в разы, создали значительное количество аппаратов вентиляции легких. Мы в этом плане продвинулись неплохо, но тем не менее перспектив роста на следующий период сегодня не просматривается. И здесь, конечно, история с медленным развертыванием в нацпроектах и история консолидации не слишком радует, прямо скажем.

Уровень потребления у населения сильно упал. Это пря-мые данные по обороту розничной торговли, а по объему платных услуг потребление упало и восстановилось, спрос на российские автомобили восстановился быстрее, чем спрос на автомобили более дорогих западных марок.

Примерно такую же динамику показывают данные Сбербанка о движении по карте, и здесь наблюдается оживление. Не отжался пока один крупный сектор экономики —платные услуги. Это отчасти связано с потерей доходов населения, отчасти, и даже в большей мере, это связано с ситуацией на рынке туризма: с малым объемом поездок, малым объемом въездного туризма и так далее, и тому подобное. Надо сказать, что при этом россияне не выезжали в другие страны и тратили деньги здесь, что в значительной мере удержало нас от обвала розничной торговли, ситуация могла бы быть значительно хуже, чем мы наблюдали.

Как известно, в плане инфляции у нас ситуация доста-точно тяжелая. 5 февраля будут уточненные данные по инфляции за январь. Пока мы выходим на 5,4–5,5% год к году, январь к январю. Это, соответственно, очень много.Мы имеем отрицательные реальные процентные ставки. 4,25% — ставка Банка России. Снижаться она уже вряд ли будет. Но в этой ситуации главное, чтобы Банк России не начал гонку за инфляцией. Урожай в России, урожай хлеба, — нормальный, и по подсолнечнику, и по свекле. По свекле чуть пониже. Производство муки идет, в общем, за зерном, а хлеб — мы пока держимся. Это создает риски дальнейшего скачка и в целом задирания роста цен на хлеб.Примерно такая же ситуация с подсолнечником и с сахаром. Там были введены ограничения роста цен и, видимо,будут введены пошлины, чтобы смягчить эту динамику.Тем не менее разрыв есть, и надо полагать, что дальнейшая история с инфляцией пойдет еще и под знаком инфляции издержек. Хотя, скорее, здесь пойдет краткосрочное замедление. Мы, скорее всего, будем чуть выше 4% в этом году.

Что касается прогнозов по российской экономике на текущий момент. Одна фундаментальная развилка связана с возможной динамикой мировой экономики. Ключевой вопрос — закончится ли коронакризис, условно говоря, в первом полугодии этого года, или под его знаком пройдет весь этот, а может быть, и начало следующего года. Если коронакризис закрепится, то мы, скорее всего, получим еще один год нулевых темпов по миру, а то и спада, с соответствующими очень низкими ценами на нефть и, главное, с запуском механизма долгового кризиса в странах мира. Это неизбежно скажется и на нашей экономике, соответственно, на динамике инвестиций, на расходах бюджета, который в этой ситуации будет вынужден занимать привычную антикризисную стабилизационную позицию, и на динамике ВВП где-то порядка 1%. В принципе, мы можем по базовой траектории нарастить порядка 1,5–2% в среднесрочной перспективе — максимум возможного в случае, если достаточно бодро пойдет повышение мощностей и будут двигаться периоды границ потенциального роста. Тогда мы сможем в целом выжить на эти самые 2,5–3%, которые приближают к динамике мировой экономики.

 

 

Ученые предложили поддержать потребительский спрос

Фото: Victoriano Izquierdo / Unsplash

Доходы населения обеспечивают до 50% формирования ВВП со стороны спроса, поэтому любой конструктивный сценарий развития российской экономики предполагает сохранение положительной динамики доходов населения, отмечают эксперты ИНП РАН в докладе «Социальная политика в России: проблемы и решения».

Ученые полагают, что необходимо изменение структуры занятости населения на базе модернизации реального сектора российской экономики и переход к более высоким стандартам оплаты труда – как в частном, так и в бюджетном секторах экономики.

«Так, только снижение доли низкоквалифицированных работников в структуре занятости с 26 до 20%, по нашим оценкам, при прочих равных условиях обеспечивает рост расходов населения на 0,2 %, что практически полностью компенсирует спад потребительского спроса, связанный с ухудшением демографической ситуации в России», – отмечается в докладе.

По мнению экспертов ИНП РАН, дополнительную поддержку роста спроса населения может оказать введение трехступенчатой ставки подоходного налога (13% – на заработную плату до 3 млн. руб. в год; 15% – от 3 до 5 млн. руб. и 20% – свыше 5 млн. руб.) при условии направления дополнительных налоговых сборов на поддержку доходов 20% наименее обеспеченных семей. Такая мера может увеличить ВВП России до 1%.

В ИНП РАН рассчитали – чтобы российская экономика выросла до 3,0-3,2%, среднегодовой прирост потребления домашних хозяйств в 2021-2025 гг. должен составлять 2,0-2,8%, а в период 2026-2030 гг. – 2,3-3,5%.

Европу ждет обратная «утечка мозгов»

Фото: CDC / Unsplash

Пандемия продолжается, а удаленная работа в некоторых отраслях становится нормой, поэтому профессионалы, когда-то уехавшие трудиться в другие страны, начинают возвращаться на родину.

До 3,5 млн высококвалифицированных специалистов могут вернуться на родину, полагают ученые Высшей школы экономики и Лёвенского католического университета и Университета Лилля.

«Обратная утечка мозгов» может привести к дополнительному оттоку капитала из стран, в которых расположены работодатели: дистанционно работают в основном квалифицированные специалисты с относительно высокими зарплатами, тратить которые они будут в стране проживания, считают исследователи. Помимо экономических выгод (рост потребления за счет притока обеспеченных соотечественников), они могут привнести новое в социальную и политическую жизнь страны, способствовать позитивным преобразованиям, вкладывать средства, знания и время в развитие своего города или региона.

Основная доля потенциальных возвращенцев придется на европейские страны (как входящие, так и не входящие в Евросоюз), мигрантов из стран Ближнего Востока и Северной Африки, которые могут перейти на удаленку, в Европе намного меньше (300–400 тысяч).

«Речь здесь идет именно о квалифицированных специалистах, которые имеют возможность работать удаленно. Такие работники – это обладатели не только высоких зарплат, но и компетенций, человеческого капитала. Они увеличивают потребительский спрос в регионе проживания, а также способствуют формированию социально-культурной среды. Когда речь идет о сотнях тысяч специалистов, которые могут рассматривать переезд в страну происхождения, то для заинтересованных регионов это является поводом для обсуждения дополнительных мер по их привлечению», – рассказала соавтор работы, научный сотрудник факультета экономических наук ВШЭ Ирина Бакалова.

Похожие процессы могут начаться и в России: Москва, Санкт-Петербург и другие крупные города традиционно становились точками притяжения для специалистов из регионов. «Внутри России подобный отток может быть даже более выраженным в силу не столь серьезных юридических барьеров по сравнению с трансграничной миграцией. В случае создания благоприятных условий для удаленной работы (например, строительство коворкингов, обеспечение стабильного интернет-соединения), регионы могут привлечь квалифицированных специалистов, уехавших работать в Москву или другие крупные города. Кроме того, компании имеют возможность нанимать сотрудников на удаленную работу из регионов без необходимости переезда в мегаполис. Многие регионы не могут предложить квалифицированным кадрам высокий уровень вакансий, но организовать благоприятные условия для удаленного труда – это выполнимая задача. Каждый регион должен рассчитать соответствующие выгоды и издержки, и мы также продолжаем работать над этими вопросами», – подвела итог Ирина Бакалова.

Эксперты определили место российской науки в мире

Фото: ThisisEngineering RAEng / Unsplash

Институт статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ проанализировал последние доступные данные официальной статистики, дающие представление о масштабах финансирования и кадрового потенциала науки в России в сравнении с другими странами.

По итогам 2019 года Россия заняла 4-е место (после Китая, США и Японии) по абсолютным масштабам занятости в науке.

Наша страна переместилась с 4-й на 6-ю позицию по численности ключевой категории персонала — исследователей (400,7 тыс. человеко-лет в эквиваленте полной занятости). Данный показатель в последние годы сокращается на фоне позитивного тренда практически во всех ведущих странах, особенно в Китае и США.

Россия находится на 9-м месте по объему внутренних затрат на исследования и разработки в расчете по паритету покупательной способности национальных валют (44,5 млрд долл. США). Пятерку лидеров с заметным отрывом от других стран составляют США, Китай, Япония, Германия и Республика Корея.

Наша страна занимает 34-е место в ранжированном ряду по численности исследователей в эквиваленте полной занятости в расчете на 10 тыс. занятых в экономике (56). Мировым лидером по этому показателю является Республика Корея (159).

С точки зрения приоритетности сферы исследований и разработок в структуре экономики, т.е. по удельному весу затрат на науку в ВВП, Россия (1,04%) занимает лишь 37-е место. Топ-5 выглядит так: Израиль (4,9%), Республика Корея (4,6%), Тайвань (3,5%), Швеция (3,4%) и Япония (3,2%).

При оценке расходов на науку с учетом численности научных кадров позиция России выглядит менее всего оптимистично (44-е место). На одного исследователя (в эквиваленте полной занятости) в стране приходится в 3,5 раза меньше затрат на исследования и разработки, чем в США, и втрое — чем в Германии.

Ученые оценили регионы России по уровню инновационного развития 

Фото: Bermix Studio / Unsplash

Высшая школа экономики выпустила седьмой Рейтинг инновационного развития регионов. В его основе – иерархическая система оценок, позволяющая сравнивать позиции регионов по общему уровню инновационного развития, качеству человеческого капитала и региональной политики, потенциалу цифровизации и научно-технического развития и другим показателям.

Первое место в рейтинге по итогам 2018/2019 гг заняла столица. Москва по-прежнему демонстрирует самый высокий уровень экономического, образовательного и цифрового развития. Залогом успеха столицы стало ее ИТ-лидерство. Ближайший конкурент — Санкт-Петербург — отстает по сумме показателей цифрового потенциала не менее чем на 30%.

На третьем месте республика Татарстан. Она с 2012 г. удерживает первенство по качеству инновационной политики и одновременно повышает бюджетные затраты на науку и инновации. Томская, Нижегородская и Московская области сохранили 4-ю, 5-ю и 6-ю позиции.

Впервые в числе ведущих регионов по социально-экономическим условиям инновационной деятельности оказалась Магаданская область. Подъем на 37 позиций в рейтинге связан с  активным обновлением основных фондов и ростом ВРП.

Томская область подтвердила статус ведущего региона в сфере научных исследований и разработок. В топ‑5 субъектов Российской Федерации по уровню научно-технического потенциала впервые вошла Тюменская область. Ее успех связан с увеличением затрат на исследования и разработки (ИиР) на одного исследователя, доли бизнеса в финансировании ИиР, зарплаты в науке в процентах к средней в регионе.

Большинство регионов продемонстрировали положительную динамику показателей финансирования ИиР. Одновременно зафиксировано значительное снижение кадрового потенциала науки: доли занятых в сфере ИиР молодых исследователей и исследователей, имеющих ученую степень, сократились более чем в половине субъектов Российской Федерации.

«Наше исследование позволило выявить несколько противоречий, решение которых во многом определит успехи или неудачи инновационной политики регионов. Отмечу три ключевых, на мой взгляд. Более чем в половине субъектов РФ сокращается доля молодых исследователей, несмотря на рост затрат на науку в целом по стране. Почти в 90 процентах регионов растет доля студентов, обучающихся естественным наукам, инженерным предметам, медицине (STEM), при этом общая численность студентов падает в 80% регионов. Россия активно наращивает экспорт (в том числе технологий), однако в большинстве субъектов РФ падает доля продукции, новой для рынка. Стратегически успех региона будет зависеть от того, сможет ли он вырастить или привлечь творцов инновационной продукции, востребованной по всему миру. Мы надеемся, что подробные инновационные профили каждого региона позволят властям эффективно решить эту задачу», – рассказал директор Центра «Российская кластерная обсерватория» ИСИЭЗ НИУ ВШЭ Евгений Куценко.

1...747576...181Страница 75 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"