Понедельник, 30 сентября, 2024
ВЭО России

Дмитрий Сорокин: «России необходима жесткая вертикаль власти»

Дмитрий Сорокин,

научный руководитель Финансового университета при Правительстве РФ, член-корреспондент РАН

Меня интересуют поправки в Конституцию с той точки зрения, как они могут повлиять на траекторию экономического роста страны, тем более что последние семь лет цифры нашей экономической динамики колебались около нуля. Я хотел бы выделить два момента.

Неслучайно, Александр Широв, замдиректора Института народнохозяйственного прогнозирования РАн, говорил на одной из наших сессий, что по результатам послания президента Федеральному Собранию был фактически сформирован национальный проект по борьбе с бедностью. На социальные меры из Послания президента будут потрачены 300-500 миллиардов рублей, которые должны дать прибавку к росту ВВП в 0,3-0,4%.

На протяжении последних нескольких лет реально располагаемые денежные доходы россиян начали расти – на 0,1% в прошлом году, далее на 0,8%. Но по факту мы видим, что реально располагаемые доходы населения сегодня на 10% ниже, чем в 2013 году, после которого они начали падать. А это значит, что доходы по итогам прошлого года остаются на уровне 2011 года.

В связи с этим возникает вопрос об уровне инфляции, которую правильнее называть индекс потребительских цен. По данным Росстата, показатель инфляции в 2019 году вышел на уровень 3%, но я хотел бы внести некоторое уточнение. 3% – это декабрь к декабрю, а правильно считать среднегодовой показатель, и он составляет – 4,5%. Что происходило с ростом цен на товары и услуги по итогам 2019 года? Цены на продукты питания выросли на 5,5%, жилищно-коммунальные услуги – на 5%, медикаменты – на 7%. В целом траты населения выросли на 8%.

Сегодня преодоление бедности является важнейшим вызовом для российской власти, и внесение поправок в Конституцию позволит повысить уровень жизни россиян.

И второй момент. Для того чтобы сохранить существующие территориальные  границы, России требуется жесткая вертикаль власти. Исторически так сложилось, что, как только эта вертикаль ослаблялась, Россия начинала терять территории. С другой стороны, жесткая вертикаль власти – это власть конкретного представителя государства, в том числе над экономической жизнью. То есть с одной стороны, вертикаль нам необходима, с другой стороны – несет в себе опасность для экономических свобод.

Возможно, поправки в основной закон, предложенные Президентом РФ, позволят найти грамотное соотношение между необходимостью более жесткой, чем в других государствах, вертикали власти и возможностью экономических свобод.

По материалам двадцать пятой экспертной сессии Координационного клуба Вольного экономического общества России на тему: «Поправки в Конституцию РФ: оценка экономического эффекта».

Дмитрий Белоусов: «Россия способна занять от 5% новых высокотехнологичных рынков»

Дмитрий Белоусов,

руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов «Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования»

В России в конце 2019 года ситуация локально ухудшилась, но это не опровергает в целом тенденцию к медленному ускорению экономического роста. В прошлом году мы получили 1,2%, в этом – порядка 1,8%. Основным драйвером является потребление домохозяйств. При этом из-за «ОПЕК+» у нас экспорт уже не сможет разгонять экономику России. Учитывая, что по потреблению домохозяйств мы тоже вышли на определённое ограничение, связанное с закредитованностью, задача — снижение бедности и дополнительное стимулирование потребления наиболее бедных хозяйств, которое не будет сопровождаться, возможно, ростом импорта. С другой стороны, конечно, основной ресурс – это рост инвестиций в основной капитал.

Дальше ситуация будет зависеть от того, насколько нам удастся остаться на траектории снижения процентных ставок и насколько эффективными как драйверы роста окажутся нацпроекты. Сам по себе рост государственных инвестиций – дело хорошее, но вопрос – насколько они будут подхвачены частным сектором.

По нашим оценкам, 2020 год, скорее всего, пройдёт нормально. Зоной ужаса является Китай, который одновременно создаёт спрос для огромной части мировой экономики, обеспечивает потребление другой огромной части, и имеет под 300% ВВП долговой нагрузки. Это результат разрушения той системы глобальных дисбалансов, которая произошла после выхода из предыдущего большого кризиса, когда Китай начал выстраивать модель самофинансирования роста не за счёт заёмных, а за счёт собственных ресурсов, а Штаты — вести индустриализацию, это привело к быстрому накоплению долгов.

В 2020 году мы неприятностей не видим, и опережающий индикатор мирового кризиса этого не показывает. Но он некоторое время назад начал медленно, но верно расти.

Обычно это значит, что зона неприятностей – 2021 – 2022 год. Я не очень понимаю, как мы можем выйти из накопленных финансовых проблем без кризиса. Дай бог чтобы кризис был циклическим, который просто срежет долги и немножко пороняет рынки, а не структурным, без перебалансировки мирового хозяйства.

Соответственно, в случае короткого кризиса, это будет где-то 2021 – 2022 год и продолжится, как всегда, 18 месяцев плюс-минус 3.

У нас в силу обстоятельств, в силу экономической политики, в силу устройства внешних рынков торговый баланс, экономический рост, прибыль и кредитование сосредоточены в ТЭК. Такая ситуация нам больше 1,5%, что называется, при хорошей погоде не даст. Мы находимся в ситуации Советской России 20-х годов, где самая важная отрасль хозяйства – сельская, но быть локомотивом она не может.

Наибольший потенциал развития, видимо, связан с машиностроением, потому что из стран, имеющих развитую промышленность, развитое машиностроение, мы являемся самой не экспортирующей страной мира. При этом мы являемся одной из стран с самой слабой системой поддержки экспорта. У нас доля долларов, приходящихся на единицу несырьевого и невоенного экспорта, тоже ниже всех. Так что первый сильно недооцененный товар, недооцененная группа – машиностроение и то, что около него.

Судя по всему, есть запасы в металлургии и в химии – в основном дополняющая продукция. Есть исследования, и мы в Центре этим активно занимались, что в мире есть практика: если страна активно экспортирует самолёты, то она обычно вывозит комплектующие и алюминиевый лист. А если экспортирует автомобили, то это опять-таки — запчасти и тонкий прокат. Вот мы такой жизнью не живём. Мы если вывозим, то легирующую продукцию.

Вторая зона – это экспорт в средне- и низкотехнологичных сферах. Там запас есть. И третье – это создание новых рынков. Если говорить о стратегии, это не произойдет в 2020 – 2021 годах. То, о чем я говорю – это 3 – 5 лет.

Если говорить о горизонте в 10 – 15 лет, то в мире, по-видимому, будет скачок развития новых рынков. Это рынки, связанные с сетевым производством, беспилотным транспортом и т. д. На этих рынках сейчас никого нет или почти никого нет. Нам Китай показал, как на рынок, заставленный другими производителями, где, в общем-то, не протиснуться, они протискивались раз за разом: и с «Huawei», и с грузовиками, и с железнодорожным подвижным составом.

Мы оказываемся в ситуации, когда в мире возникают трёх – четырёхтриллионные новые рынки (по оценкам «Boston Consulting Group»), на которых нет сильных игроков, есть только «заявы». Если мы туда влезем с 3 – 5 – 7%, это уже десятки миллиардов экспорта. Я не говорю, что мы все захватим и что на наших грузовых беспилотниках будет ездить весь мир. Но 5% мирового рынка — можем.

Почему российская экономика не растет?

Росстат оценил рост ВВП в 2019 году в 1,3%, а Минэкономразвития – в 1,4%. На вопрос, почему экономический рост оказался столь незначительным, отвечают эксперты Института народнохозяйственного прогнозирования РАН в аналитической записке.

В 2019 году спрос населения вырос только на 2,3% (в 2018 году – на 3,3%). Учитывая, что в текущей ситуации именно спрос формирует до 50% ВВП, это незначительное сокращение стало одной из причин замедления экономики, полагают экономисты ИНП РАН.

Что касается реализации национальных проектов, эффект был незначителен, по мнению авторов аналитической записки. «Если бы финансирование инвестиционных задач в рамках национальных проектов было выстроено более ритмично, результаты могли бы быть выше как в части вложений в основной капитал, так и в части экономического роста».

На темпах роста также сказалось торможение мировой экономики и ухудшение ситуации на товарных рынках сырья. Впервые за ряд лет сформировалась негативная динамика экспорта – он сократился на 2,1%. И в связи с последними событиями в Китае сложно сказать, что будет с ростом внешнего спроса в ближайшее время.

«Резюмируя, можно в очередной раз констатировать, что структурные сдвиги в экономике с низкими темпами роста вещь почти невозможная», – говорится в аналитической записке.

Эксперты ИНП РАН полагают, что в текущем году темпы экономического года едва ли превысят 2%.

Сергей Рязанцев: «Основная часть России – море демографического неблагополучия»

Сергей Рязанцев,

Директор Института социально-политических проблем РАН, член-корреспондент РАН

(Из доклада на совместном заседании Отделения общественных наук РАН и Вольного экономического общества России 29 января 2020 г.)

В нашем институте работает большой Центр демографических исследований — несколько десятков ученых. Все прогнозы однозначно показывают, что численность населения России будет сокращаться. Численность населения на начало девятнадцатого года сократилась до 146,7 миллиона человек, демографического дна мы достигли к 2008 году. Программы, реализация которых началась в 2006 и 2007 годах, привели к некоторой стабилизации численности населения в стране, а взлет в 2014 году – это присоединение Крыма.

В межпереписной период между 2002 и 2010 годом лишь в единицах регионов наблюдался рост населения, иногда лишь минимальный. Основное море демографического неблагополучия – это бóльшая часть территории России, где сокращение численности населения я бы назвал образно демографическим сжатием восточных регионов страны.

Кроме того, есть проблема численности сельского населения, которое в России очень активно убывает. И ситуация здесь выглядит более драматично, поскольку бóльшая часть регионов России очень резко теряет именно сельское население. Не надо далеко ходить. Московская область. Хотя она тоже очень сильно дифференцирована — есть ближайшее кольцо к Москве, которое имеет прирост, но в то же время на достаточно близком расстоянии от центра страны мы имеем зону депопуляции. Ну, а зона самой масштабной депопуляции – это Дальний Восток.

Как нашу ситуацию рисуют иностранные аналитики? Типичные заголовки западных изданий сообщают нам о том, что Россия обречена на негативную демографическую динамику в разных формах. В принципе, наша ситуация близка к тому, что рисуют СМИ.

90-е годы были для России сложным периодом трансформации нашей социально-экономической системы. В те годы практически поляризовались показатели родившихся и умерших, разрывы достигали колоссальных, а иногда и катастрофических значений. На протяжении 90-х годов Россия была во второй сотне стран по продолжительности жизни населения. Подобный уровень смертности привел к тому, что проблема, вполне очевидно, стала общенациональной. Мы отставали по уровню рождаемости и продолжительности жизни от всех европейских стран. Одной из единственных позитивных черт в демографической динамике был миграционный прирост, который только отчасти компенсировал наши депопуляционные потери. Миграции далеко не полностью способствовала выходу из негативной демографической динамики.

Наши относительно успешные годы уже после того, как государственные программы вступили и были развернуты достаточно масштабно, в первую очередь, материнский капитал, привели к погашению естественной убыли населения. В 2013 и 2015-м годах у нас был небольшой естественный прирост. Но 2016-й год – это начало новой волны депопуляции в России, которая, как нам кажется, имеет более глубокий характер, поскольку она уже связана с нашей поло-возрастной структурой, поло-возрастной пирамидой и с ее деформациями. Причем вроде бы концепция нашей демографической политики была выполнена формально, мы достигли объявленных еще ранее целевых показателей. Кстати, единственный целевой показатель, который не был достигнут — сальдо миграции. Изменение системы учета мигрантов Росстатом, когда стали учитывать мигрантов, которые прибывают на территорию страны не на год, а на 9 месяцев, привело к некоторым позитивным, статистическим коррекциям нашего миграционного прироста, но не к улучшению реальной ситуации.

2018-й год явно показал, что мы окончательно вступили в новую волну депопуляции, которую мы называем второй волной депопуляции в новейшей истории России. В чем ее вызовы? Прежде всего, это сокращение продуктивных контингентов населения и сокращение числа рождений, усугубление старения населения, сокращение численности молодежи и качественные изменения потенциала здоровья, в том числе молодых людей, а также сокращение миграционного потенциала в странах бывшего СССР. Несмотря на то, что миграционные ориентиры людей, проживающих в постсоветском пространстве, пока сильны в сторону России, совершенно очевидно, что набирает силу тенденция новых миграционных установок на переезд в более развитые европейские страны, Корея сегодня активно работает в Центральной Азии и становится нашим конкурентом за трудовые ресурсы в этом регионе.

Реакция на депопуляцию последовала — началась реализация всем известного национального проекта «Демография», на него выделены колоссальные средства. Но однако давайте разберемся все-таки, все ли здесь в порядке с точки зрения его реализации. Наша поло-возрастная пирамида несет на себе еще и эхо войны, и другие негативные тенденции, провоцировавшие диспропорции, которые будут нарастать и в нынешнем поколении. Если посмотреть на прогнозные оценки прироста по компонентам, то очевидно, что общий коэффициент естественного прироста будет лежать в отрицательной плоскости, и коэффициент смертности, хотя мы и достигли здесь определенных успехов, но я бы сказал, что находимся тоже в поле стагнации. Разложенный суммарный коэффициент по очередности рождений показывает, что основной прирост при внедрении материнского капитала был в России получен, и основная результативность, эффекты были получены именно по рождению вторых детей, которые ранее откладывались.

Новый материнский капитал 2020 года. Естественно, я не могу его не прокомментировать, потому что Президентом было предложено выплачивать его за первого ребенка и за второго увеличить. Естественно, он даст определенный прирост рождений, и, возможно, по первым детям, однако это тоже, как нам кажется, приведет к некоему смещению тайминга рождений, которое в дальнейшем может усугубить диспропорции нашей поло-возрастной структуры. Речь, скорее, должна идти о более системных мерах поддержки не только рождения первого ребенка, но и о более пролонгированной системе создания условий для воспитания и рождения детей. Просто для примера Кувейт — нефтяная страна. Она немного платит за рождение ребенка непосредственно, но при этом надо заметить, что это скорее не просто единовременное пособие при рождении, это целая система мер поддержки. На 250 тысяч долларов человек имеет возможность взять практически беспроцентный кредит — такой своеобразный подарок молодой семье, а также бесплатное образование.

Перейду к продолжительности жизни. Концепция демографической политики обозначала у нас разные ориентиры. У нас заявлялось и 70 лет, и 75. Указ Президента поставил теперь новые задачи – к 2030 году жить 80 лет. Оттого что мы напишем даже 100 лет в концепции или в любом другом документе, автоматически 100 лет мы жить не будем, это совершенно очевидно для всех. Какие у нас перспективы? У нас, во-первых, сложились крайне негативные гендерные диспропорции в продолжительности жизни. Тут 4 ключевые проблемы: женщины живут дольше, чем мужчины. Это всем известно. Но такой огромной разницы нет ни в одной стране. В России это 11 лет, 12 лет в разные годы. В европейских странах — максимум 5. Мне всегда страшно, что если поставить в качестве цели ликвидацию разрыва между мужской и женской продолжительностью жизни, то у нас введут какую-то программу, по которой женщины начнут жить меньше. Не дай бог, конечно.

Возрастной состав. Ключевой вывод: без целенаправленной работы с группами риска дисбалансы устранить не удастся. Ключевая группа риска сегодня — мужчины младшего трудоспособного возраста, из экономически неблагополучных территорий, из социальной группы с низким образованием, занятые низкоквалифицированным трудом или неработающие. Рост продолжительности жизни в России не может набрать темпов, необходимых для достижения этого целевого показателя. И тут еще очень остро встает вопрос того, что небрежное отношение молодежи к своему образу жизни, к своему питанию, к культуре поведения элементарного самосохранения тоже будет оттягивать нас по этому показателю.

Что можно было бы предложить в этой ситуации? Я думаю, что, во-первых, конечно, ипотечное кредитование могло бы хорошо работать, если увязать его с погашением кредита за счет государства с рождением следующего ребенка. Эта мера у нас обкатана, в принципе, неплохо, в том числе на региональном уровне. Ее надо углублять. Необходима возможность развития социального найма жилья, причем для молодых семей, активная их поддержка в этом вопросе, увязка льготного социального жилья с числом детей, поскольку все социологические исследования показывают, что люди откладывают рождение ребенка именно из-за жилищных условий. И неслучайно подавляющая масса материнского капитала была использована в России на решение жилищной проблемы. Только в последние годы там было смещение на образование, но, в принципе, основной объем средств, полученных людьми, был потрачен на улучшение жилищных условий. Конечно же, хорошей мерой было бы признание труда по воспитанию и рождению детей трудом в правовом смысле. Как бы утопично ни звучала эта идея, но мне кажется, что это наше спасение и выход из кризисной ситуации: труд по воспитанию и рождению детей, во-первых, должен быть со стороны государства признан трудом, а во-вторых, не должен быть такой проблемой для женщины, которая выбирает между работой, семьей и детьми.

Что касается продолжительности жизни, отмечу коротко, что, по-видимому, мы достигли такого предела, когда прямые инвестиции в здравоохранение уже не приносят уменьшения показателей смертности, как бы нам ни хотелось. Мы достигли ситуации, когда нужно работать с беднейшими слоями населения. Именно бедность и низкие доходы населения сегодня становятся одним из важнейших факторов невозможности прироста продолжительности жизни в стране.

Буквально два слова я скажу о миграционной компоненте. Миграционный ресурс может, конечно, в определенном смысле помочь. Совершенно очевидно, что за него идет серьезная конкурентная борьба сегодня на постсоветском пространстве. Российская миграционная политика является сегодня не очень адекватной времени и ситуации. Крайне странно выглядит, например, отталкивание людей, которые приехали в Россию, ничего не просят, уже адаптировались здесь и просто хотят стать гражданами России. Украина — самый наглядный пример. На 2 года гражданам Украины был дан облегченный режим разрешения на временное проживание, но вдруг к 2016-му году этот режим свертывается по непонятным причинам. И мы начинаем рассматривать идею, откуда ввозить трудовые ресурсы. Может быть из Африки, некоторые говорят. Зачем? Если к нам уже приехали люди из постсоветского пространства, говорящие по-русски. Зачем же наша политика на низовом уровне отталкивает этих людей? Не проще ли им просто дать возможность вступить в гражданство, если они не нарушали законодательных норм в России? И кроме того, институт разрешения на временное проживание становится абсолютно лишним, поскольку есть вид на жительство как промежуточная стадия. Все цивилизованные страны давно используют этот фильтр для отбора нужных трудовых ресурсов.

В прошлом году по инициативе нашего института стартовал проект «Всероссийский демографический форум» — большое мероприятие в главном здании РАН. Наша идея была — соединить ученых с практиками, то есть, с представителями региональных правительств, которые работают по многим направлениям демографических программ. К этому форуму мы сделали национальный демографический доклад. А в этом году мы запустили большое социологическое исследование по 12 субъектам Российской Федерации по демографическому самочувствию России, с всероссийской выборкой.

Александр Дынкин: «Падение доходов привело к ревизии системы глобального управления»

Александр Дынкин,

президент ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова, академик РАН 

(Из доклада на совместном заседании Отделения общественных наук РАН и Вольного экономического общества России 29.01.2020

Я начну издалека. Последний мировой финансово-экономический кризис 2008 года остался в истории с отчетливым клеймом «сделано в США» в силу весьма тяжелых регуляторных ошибок. И этот кризис обнажил те дисбалансы, которые довольно давно накапливались в экономиках развитых стран. И главная проблема здесь, на мой взгляд – это исчерпание кризиса либерального социального контракта, который был заключен между властью, бизнесом и гражданским обществом где-то в начале прошлого века.

Тот мир, который тогда существовал, был не цифровым. Он был доглобальным, он был индустриальным, он был биполярным. Тот мир не сталкивался с массовой миграцией, с климатическими изменениями. В том мире не было конкуренции за инвестиции, глобальной конкуренции за человеческий капитал. И суть этого контракта была достаточно проста: каждое следующее поколение жило лучше, располагало бóльшими возможностями, чем предыдущее. Другими словами, дети становились более успешными, чем родители.

Крах мировой системы социализма укрепил уверенность в эффективности этого старого общественного договора, ослабил усилия по поддержанию социально приемлемого распределения общественных благ. Возникло ощущение универсальности либеральной рыночной демократии для всех регионов мира. И это, естественно, спровоцировало геополитическую экспансию сначала в Восточной Европе, а затем и на Ближнем Востоке.

Британский политик Дэвид Милибэнд очень точно назвал этот период временем безнаказанной политики Запада. Корпоративные элиты сфокусировались на росте акционерной стоимости в ущерб социальной ответственности, политический истеблишмент бросился вдогонку. Например, Джо Байден, который 12 лет был сенатором от штата Делавер, сделал очень многое для того, чтобы этот штат стал крупнейшей офшорной юрисдикцией. По оценке мирового банка, в 2017-м году на территории США было зарегистрировано в 10 раз больше офшорных компаний, чем в остальных более 40 офшорных зонах. Довольно известный обозреватель газеты «Financial Times», который приезжал к нам на примаковские чтения, писал 29 ноября: «Америка сегодня — крупнейший рай для грязных денег». После этого кризиса, с которого я начал, кризиса 2008 года, что-то пошло неправильно на этом празднике жизни.

Если посмотреть на темпы прироста доходов на душу населения по десятилетиям, но с неким сдвигом на этот кризис, о котором я говорил, становится очевидно, что везде происходит достаточно драматическое падение этого показателя. В Италии эти доходы вообще ушли в отрицательную зону. И конечно, все эти обстоятельства не могли не привести к стагнации доходов среднего класса, к их поляризации и формированию регионов с застойной бедностью, и эти явления достигли достаточно критичных уровней. В постоянных ценах более менее все неплохо у 1% самых богатых и все стабильно грустно у 90% тех, кто беднее 10% в США.

Дополнительное напряжение создает то, что это все происходит на фоне буквально взлета стоимости университетского образования. 28% – максимальный рост в элитных университетах в постоянных ценах. И для среднего американского класса этот показатель – университетское образование детей – стал одним из критических в расходах. И как мы видим сегодня, 13% американцев в молодом возрасте говорят, что они отказались от рождения детей именно в связи с большими долгами по образованию. Еще в 2003 году этот долг составлял 3% в структуре задолженности, сегодня он достиг 11%. Берни Сандерс, один из потенциальных кандидатов от демократической партии, сегодня предлагает списать эти долги, и в этом, конечно, один из секретов его привлекательности.

Если посмотреть на эти вещи с социологической точки зрения, то здесь примерно те же результаты. Вот результаты довольно представительного опроса в большом количестве стран, главный вопрос был: что вы думаете о своих детях, их жизнь будет более счастливой, чем ваша, или менее? В странах БРИКС живут самые большие оптимисты. Соединенные Штаты являются медианной страной, где 50% людей считают, что жизнь детей будет такой же, как у них, или даже хуже. В Европе пессимизм нарастает.

Если говорить про Соединенные Штаты, конечно, там в обществе накопилась усталость от бесконечных 20-летних ближневосточных войн. В Европе десятилетиями держались крайне низкие темпы роста, существовала двухзначная безработица среди молодежи. Миграционный удар как следствие вооруженных ближневосточных авантюр, конечно, добавил остроты всем этим сюжетам. И в этот момент старая политическая элита не смогла предложить модернизационных изменений традиционного общественного договора.

Партии левого центра, такие как французская соцпартия, немецкие социал-демократы, теперь уже и лейбористы в Великобритании, стремительно теряют свой электорат. Можно сказать, что в развитых странах пришел конец социальной сплоченности и возникли разделенные общества. И этим, конечно, воспользовались популистские политические силы, которые проповедуют лозунги протекционизма, изоляционизма, национального возрождения, которые остро критикуют старые политические центры, они получили предпочтение избирателей. Эти имена всем известны. Это и Трамп, и Джонсон, и Сальвини, и Болсонару, и Моди, и Урбан, и Эрдоган – это некоторые имена политических лидеров этой новой волны.

Поэтому один из моих выводов заключается в том, что это изменение внутриполитического ландшафта привело к ревизии всей системы глобального управления в надежде ослабить социальный дисбаланс и попытаться вернуть социальную сплоченность.

Соединенные Штаты стали лидером отказа не только от многосторонних торгово-инвестиционных соглашений, инициатором санкционных войн, но и выхода из договоров об ограничении вооружения и отказа от климатических соглашений. Американцы начали этот постепенный процесс ревизии всей системы глобального управления довольно давно, буквально с начала века, но с 2017 года, после инаугурации 45-го президента, этот процесс приобрел лавинообразный характер. Трамп через 3 дня после инаугурации ликвидировал Транстихоокеанское партнерство.

Последнее достижение на этом пути – то, что в результате отказа согласовать назначение судей в апелляционную комиссию по разрешению споров ВТО эта важная международная организация прекратила свое существование. Таким образом, можно констатировать, что это очень масштабная ревизия мирового порядка, которая затеяна Соединенными Штатами, раньше была характерна только для послевоенных периодов.

Сегодняшняя администрация не скрывает намерений нарушить полицентричный мировой порядок. Такое ощущение, что именно эта администрация вообще против любой архитектуры мирового порядка, за экономический и политический дарвинизм, за максимально жесткую геополитическую конкуренцию. Если немного утрировать, то можно сформулировать этот подход следующим образом: в зоопарке надо было жить по правилам, а в джунглях США – самый сильный зверь.

Америка готова преследовать свои национальные интересы, бороться или договариваться с любыми конкурентами без особого внимания к их идеологии. Можно сказать, что подход также можно описать такой фразой, что кто послушен, того защитим, но соразмерно вкладу каждого, будь то страны НАТО, Израиль или Япония.

Трамп не без успеха переписывает эти правила глобализации на двухстороннем, на транзакционном и на силовом принципе. Это уже удалось. Канадой и Мексикой пересмотрено соглашение по НАФТА. В ближайшее время это произойдет с Великобританией. Обостряются противоречия с Францией и Европейским Союзом. Тот первый этап уменьшения напряженности в торговой войне с Китаем, на мой взгляд, носит исключительно конъюнктурный характер, и его цель – не допустить начала мировой рецессии до выборов в ноябре текущего года. И даже несмотря на то, что эта вещь широко отрекламирована, размер торговых тарифов для импорта из Китая все равно останется в два раза выше, чем это было, скажем, в пятнадцатом году.

Что это значит для нас? Вызов со стороны экономического роста для нас весьма актуален. На мой взгляд, сегодня фокус экономической политики (я полагаю, что Правительство это очень хорошо понимает) должен смещаться от макроэкономики, где достигнуты очень сильные показатели, к микроэкономике, к развитию человеческого капитала, к утверждению в обществе общей мотивации на развитие. Конечно, вероятность глобальной рецессии сохраняется, и здесь мы видим разных черных лебедей, которые прилетают то из Ирана, то из Китая, поэтому, конечно, контрациклическая подушка макрофинансовой стабильности необходима.

Но при этом хочу сказать, что уроки СССР заставляют постоянно держать в фокусе внимания невоенные параметры безопасности. А эти параметры уже близки к критическим. Я взял 15 стран-лидеров по оборонным расходам и посчитал соотношение федеральных расходов на образование и здравоохранение к военным бюджетам. Причем я здесь не учитывал расходы на науку и на культуру, иначе наши показатели могли бы оказаться еще скромнее. Вы видите, что здесь медианная страна – это Франция, в которой социальные расходы в 7 с лишним раз превышают оборонные расходы. Мы находимся в достаточно тяжелой зоне. Санкции и угроза новой гонки вооружений, конечно, могут создать тяжелый, негативный, мультипликационный эффект для экономики. Мы внимательно следим за иранскими санкциями, и один из наших выводов, что санкции, может быть, каждый год не столь заметны, но они создают кумулятивный эффект на десятилетнем горизонте. В нашем случае это как раз к 2024-му году.

Сергей Глазьев: «Главное ограничение в России – недостаток денег в экономике»

Сергей Глазьев,

Министр по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии (ЕЭК), академик РАН

(Из доклада на совместном заседании Отделения общественных наук РАН и Вольного экономического общества России «Драйверы роста экономики: человеческий капитал, наука, технологии» 29 января 2020 г.)

Парадоксальным образом у нас уже многие годы правительственные экономисты не видят возможности роста больше, чем на 1–2%. Это связано в том числе и с особенностями экономико-математического моделирования. Они пользуются, кстати, и кривой Филлипса, который вроде бы обращает нас к труду как важному ресурсу, и при этом считают, что у нас полностью исчерпаны трудовые ресурсы, что мы не можем больше их наращивать. Понятно, что это лукавство, которое связано с попытками математическим моделированием закамуфлировать уже принятую стратегию инерционного развития и ничего не менять, потому что эта стратегия, хоть и не приносит населению доходов и не дает экономического роста, но бенефициары этой стратегии очень влиятельны и менять ее не хотят.

Я хотел обратить внимание на то, что такие упражнения, которые в Центральном банке в Минэкономразвития делают наши коллеги, заслуживают специального анализа, потому что наши оценки — совсем другие. У нас нет никаких ограничений для экономического роста, вообще никаких, в том числе по труду. Хотя официально безработица считается очень низкой, но в действительности это не так. У нас, как вы знаете, Евразийский Экономический Союз, миграция из Узбекистана, мы фактически имеем общий рынок трудовых ресурсов со Средней Азией, молодой, быстрорастущий рынок. У нас — огромный приток квалифицированных людей с Украины. Была бы работа – люди найдутся. Как вы помните, во время кризиса у нас мигранты массово уезжали из страны, а теперь они потихонечку начинают возвращаться. То есть, не в трудовых ресурсах дело.

Нет у нас ограничений и по основным фондам, причем не только у нас, а вообще во всей зоне Евразийского Союза загрузка основных фондов оставляет желать лучшего — где-то на уровне 60% в обрабатывающей промышленности.

Нет ограничений по интеллектуальному потенциалу. Молодежь по-прежнему десятками тысяч покидает страну, не находя себе здесь приложения, оканчивая лучшие вузы и уже со студенческой скамьи нанимаясь в различные американские компании, европейские и теперь уже вовсю в китайские. Про природные ресурсы я вообще не говорю. У нас ресурсов больше всех.

Чего у нас нет, а что в других странах в избытке – это кредиты, денежный ресурс. это абсолютно искусственный денежный голод, который был создан Центральным банком после повышения процентных ставок. Я не буду распространяться на эту тему, так как многократно говорил об этом. Но замечу, что на ближайшие 3 года этот голод нам тоже гарантирован. Посмотрите на планы денежно-кредитной политики на ближайшие 3 года. Как Правительство собирается обеспечивать экономический рост в ситуации, когда банковская система в принципе не занимается кредитованием инвестиций, и Центральный банк полностью остановил трансмиссионный механизм банковской системы? Это очень большая загадка.

Центральный банк и Правительство по-прежнему думают, что у нас профицит ликвидности в банковской системе, не понимая или не желая понимать, что профицит как раз создан искусственно завышением процентной ставки. Причем замечу, что Центральный банк сегодня регулирует минимальную процентную ставку на рынке в том смысле, что если какой-то банк осмелится дать кредит по ставке ниже ключевой, а по ключевой ставке, вы знаете, можно хранить деньги в Центральном банке на депозите и получать 7% или купить облигации Центрального банка, продающиеся неограниченно. Так вот, завтра придет следствие и прокуратура, особенно если это государственный банк, и спросят: «Зачем ты даешь кредит под 3 %, когда в Центральный банк можно положить под 7 %?» То есть, Центральный банк фактически запретил снижение процентных ставок таким образом. Не говоря уже о том, что везде в банках сидят представители суда, которые все это дело контролируют.

В итоге у нас сегодня нет кредита. Я имею в виду – инвестиционного кредита. Доля инвестиционных кредитов в активах банковской системы, по некоторым оценкам, упала до 5%. Доля банков в финансировании инвестиций у предприятий никогда не поднималась выше 12%. Сошлюсь на классиков, которые говорили, что кредит – это механизм авансирования экономического основного роста. Шумпетер даже говорил о том, что проценты на кредит – это налог на инновации. Не может быть в современной экономике никакого научно-технического прогресса без кредитов.

Потенциально возможности роста, я считаю, у нас порядка 8%. Напомню, что стратегия могла бы включать сюда опережающий рост нового технологического уклада, отрасли которого в мире растут, по-моему, со скоростью 25–30% в год, и у нас могли такими же темпами расти.

Замечу, что новый технологический уклад носит гуманитарный характер. Прогнозы говорят о том, что лет через 10–15 мир приблизится к тому, что фактически половина ВВП будет использоваться на воспроизводство человеческого капитала. Здравоохранение становится самой большой отраслью — порядка 20% использования ВВП, образование – 15 %, наука – 5%. Мы можем развиваться за счет активизации нашего интеллектуального потенциала, не имея, еще раз подчеркну, особых среднесрочных, во всяком случае, ресурсных ограничений, темпы роста могут быть не менее 8%, при условии, конечно, что инвестиции будут не менее 15%.

И главный вопрос: предположим, удастся добиться изменения денежно-кредитной политики — как связать все эти имеющиеся ресурсы?

Я убежден в том, что популярная тема снижения ключевой ставки ничего особо не даст, потому что, во-первых, сильно ее не снизят, а во-вторых, если будут снижать, то банки начнут гонять эти деньги в спекулятивных целях, играть против рубля, как это уже было в четырнадцатом году и в восьмом. Нужны целевые механизмы рефинансирования. Наши денежные власти знают, как их применять. Так шло проектное финансирование, поддерживается малый бизнес, но их нужно применять гораздо более широко и активно. Центральный банк забрал из экономики порядка 12 триллионов рублей за последние 5 лет, и чистый баланс Центрального банка с экономикой 5 триллионов в пользу Центрального банка из взятых денег. Надо эти деньги вернуть обратно именно через механизмы целевого кредитования, через рефинансирование коммерческих банков под инвестиционные цели. Все инструменты для этого есть — институты частно-государственного партнерства, специальные инвестиционные контракты, которые позволяют преодолеть кризис доверия между бизнесом и правительством. Не хватает только стратегического планирования, которое на бумаге тоже есть, но в этом законодательстве забыли прописать нормы об исполнении планов. То есть планы вроде есть, а за исполнение никто не отвечает. И инструментов исполнения нет. Все стратегическое планирование заканчивается бумаготворчеством.

Сейчас пошло такое движение – поправки в Конституцию. Центральный банк не хочет менять политику в том числе ссылаясь на нормы закона. И в Конституции можно было бы предусмотреть его ответственность за создание условий для экономического роста и повышение инвестиционной активности. Можно было бы развить тему социального государства. Совершенно верно, что главный драйвер роста – это, конечно, человеческий капитал, который материализуется в научно-техническом прогрессе. И можно вспомнить про нормативы, которые у нас когда-то были. В оборонном бюджете было заложено, что значительная часть расходов на оборону должна были идти на НИОКР. Была норма о том, что определенная часть расходов бюджета тоже должна идти на НИОКР. Была норма про образование, предусматривающая, что 10% национального дохода, если я не ошибаюсь, должна идти на образование. Все это в социальном государстве вполне было уместно, так же, как и бюджет развития, который пыталось внедрить Правительство Примакова, но не успело, к сожалению. Других альтернатив, мне кажется, у нас нет. Только если из офшоров вернуть обратно деньги. В принципе, правительство сегодня располагает инструментами, как это сделать, но это потребует нового социального договора с крупным бизнесом. Можно рассчитывать на иностранные инвестиции, которые пойдут из Китая. Но Китай нам не доверяет, было слишком много неудачных проектов, поэтому надо предполагать, что инвестиции из Китая будут идти исключительно под их проекты с их менеджментом.

В заключении хочу рассказать один анекдот про Индию. В свое время мне посчастливилось переговорить с министром финансов правительства Индиры Ганди. Меня интересовал вопрос, как им удалось национализировать банковскую систему. Вы знаете, Индия сегодня на первом месте по темпам роста, и в том числе за счет большого кредитования через институты развития. Он сказал: «Очень просто. Мы национализировали банки, потому что у нас Конституция предусматривает приоритет общественных интересов над частными. И мы в Парламенте доказали, что банки занимаются вывозом капитала, финансированием спекуляций, не вкладывают деньги в развитие. Вот мы и получили социальный, общественный консенсус на тему, что их надо национализировать и ставить им задачу по расширению инвестиций в экономику, в развитие экономики». Нам этого делать не надо, сразу скажу, у нас банковская система и так огосударствлена. Почему у нас Сбербанк и прочие государственные банки вместо того чтобы кредитовать развитие экономики, вкладывать кредиты в инвестиции, занимаются подсаживанием населения на иглу потребительского кредитования? Вот это вопрос, который почему-то никого особо не интересует. А если мы банковскую систему не встроим в механизм стратегического планирования и не свяжем планы, которые есть (действительно, много программ с механизмами кредитования хотя бы из государственных банков), то у нас ничего не получится.

Никита Масленников: «40% экспертов ждут рецессии в 2020 году»

Никита Масленников,

Ведущий эксперт Центра политических технологий

Год начался с некоего раздвоения глобального общественного экономического сознания. Одни, особенно финаналитики, начали говорить о том, что на самом деле спад мировой экономики состоялся и закончился в 2019 году. Всё уже позади, потому что глобальный PMI (индекс деловой активности) в октябре был 50,8 пунктов, а в декабре уже 51,7. Вроде бы всё замечательно, да и американцы с китайцами договорились по поводу первой фазы торговой сделки, поэтому 2020 год у нас будет на гребне оптимизма. И, собственно, последний доклад, только что подготовленный Bank of America и Merrill Lynch, указывает, что оптимисты обыграли пессимистов со счётом +36%, в декабре таких было +29%. То есть, на 36% больше респондентов из портфельных управляющих считает, что глобальная экономика в 2020 году будет уверенно и устойчиво расти, кризис нам не страшен — наплевать и забыть, всё это от лукавого.

Тем не менее, есть и другая точка зрения, к которой склоняется всё больше экспертов и к которой я также склонен больше прислушиваться. Она исходит непосредственно из реальной экономики, из секторов, которые всё время сталкиваются с финансовыми рисками. И доказательство этому – только что представленный PWC доклад на Давосском форуме. Вот Merrill Lynch с Bank of America опросили порядка 300 портфельных управляющих, а эти ребята опросили 1600 человек из отделов продаж крупных мировых компаний из 83 стран, и у них получилось, что 53% респондентов говорят: «Нет, ребята, не всё так гладко. Глобальная экономика будет замедляться». При этом число тех, кто рассчитывает, что она будет расти, сократилось ровно вдвое: с 42% по докладу прошлого года до 22%. И вот это довольно любопытная штука, потому что те же самые PWC уже запустили в международный оборот понятие «слоубализация», когда медленный рост происходит везде, по всему миру.

Ещё одно доказательство этого тренда – только что опубликованный и презентованный 20 числа в Давосе доклад Международного валютного фонда. Судите сами. Там отмечается, что в 2017 году средний мировой рост ВВП составил 3,6%, в 2019 – 2,9%, а в текущем будет 3,3%, как они считают. Причём оценка была снижена. Я полагаю, и доклад ООН это также отмечает: и то, и другое может быть, и эти сценарии зависят от уровня управления рисками. А на сегодняшний день существует как минимум четыре важнейших риска, которые не до конца управляемы.

Первый. Торгово-экономическая напряженность между США и Китаем снизилась – всё замечательно, всё прекрасно, но на 250 миллиардов китайского импорта пошлины по 25% остаются и неизвестно, когда будут снижены. Снижаются только на сто миллиардов и где-то с 15 до 7,5. При этом технологическая война продолжается, а тот же самый Международный валютный фонд снизил оценку ущерба от торговой напряженности с 0,8 процентного пункта для глобального ВВП только до 0,5 — а это в любом случае очень большая цифра при нынешних темпах.

Второй. Глобальный долг. Мы имеем 322% общего долга всех экономик мира по отношению к глобальному ВВП. У китайцев эта цифра — 310%, у американцев — 102%. При этом облигаций выпущено в мире всеми эмитентами на 120 триллионов долларов, а производных финансовых инструментов на сегодняшний день – на 648 триллионов. То же самое было в 2008 году. При этом общее количество активов крупных банков глобального уровня – 86 с небольшим триллионов долларов, а их капитал первого уровня – всего-навсего 6 трлн. Вот этот риск совершенно материален, он может взорваться в любой момент.

Третий. Отрыв финансовых рынков от реальности. Это очевидно. Этот отрыв совершенно прозрачен: если взять среднее значение с 1964 года по S&P500 (фондовый индекс Standard & Poor’s, включающий 500 компаний, торгуемых на фондовых рынках США, имеющих наибольшую капитализацию), мы увидим, что сейчас он переоценён и перекуплен на 30% выше долговременного среднего значения.

Наконец, политика центральных банков. Я ничего нового не скажу: ежемесячно балансы ФРС, ЕЦБ и Банка Японии прирастают примерно на 100 миллиардов долларов. Благодаря этому в финансовой тусовке считается, что 0,5% глобального ВВП дало смягчение денежно-кредитной политики (при количественном смягчении центральный банк покупает или берёт в обеспечение финансовые активы банков для накачивания экономики деньгами). Ну а дальше что? Вот это вопрос.

Чего же ждать-то? Будет кризис в этом году, или он куда-то передвинется? И опять-таки, смотрим опросы: 40% — за то, что рецессия случится в этом году, 60% – за то, что она передвинется на 2021 – 2022 годы.

Александр Дынкин: «Причины мирового кризиса будут политическими»

Темпы роста мировой экономики замедляются. Многие эксперты говорят о надвигающемся шторме, циклоне, темнеющих небесах мировой экономики. Что ждёт мировую экономику? Какие риски могут оказаться катастрофическими?

Александр Дынкин,

Президент Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова, вице-президент Вольного экономического общества России, академик РАН

Рикардо Готчалк,

Ведущий экономист ЮНКТАД

 

 

Сергей Бодрунов,

Президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, д.э.н., профессор

 

Александр Данильцев,

Директор Института торговой политики НИУ ВШЭ, д.э.н., профессор

 

Бодрунов: Если мы посмотрим, что у нас происходит в мире, то, согласно прогнозу МВФ, например, по итогам 2019 года рост мировой экономики замедлился до менее 3%. Помните, мы с Вами проводили мероприятие у нас в Международном Союзе экономистов, в Вольном экономическом обществе совместно с ЮНКТАД, это конференция ООН по торговле и развитию. И президент организации Мукиса Китуйи вообще называл цифру 2,3%. Их оценка даже ниже. Что происходит? В чём причина, как вы представляете себе это?

Дынкин: Мировая экономика после предыдущего кризиса растёт уже 44 квартала или 133 месяца. И как бы пора быть кризису. Особенно сильно эти ожидания выросли в августе, еще больше — в сентябре. Это было связано, прежде всего, с торговой войной США и Китая. Но сегодня, как говорится, можно выдохнуть, можно выразить очень умеренный оптимизм по поводу судеб мировой экономики. Была критическая ситуация с немецкой экономикой: у них во втором квартале было -0,2% ВВП. Но третий квартал там закончился с результатом +0,1.

То есть, техническую рецессию объявлять нельзя, потому что для этого нужно 2 квартала. Что касается вообще темпов роста, то, как Кристалина Георгиева сказала, глава Всемирного банка, происходит синхронное понижение темпов роста мировой экономики. Но это ещё не кризис. И это синхронное понижение идёт последние 7 месяцев. Поэтому, я думаю, что прогноз темпов роста в районе 3% — реалистический более-менее. Поэтому, я думаю, это скорее предупреждение, чем шторм…

Бодрунов: Если помните, прогноз Всемирного банка назывался «Темнеющие небеса». ЮНКТАД об этом говорит не менее метафорично. Началось замедление. Если мы говорим о том, что это синхронное понижение, то не является ли оно признаком  будущей возможной рецессии, которая может случиться, если какой-то, условно говоря, чёрный лебедь прилетит?

Дынкин: Особенность современной ситуации в том, что, если начнётся рецессия, то её причины будут не экономические. Её причины будут политические. И в этом абсолютная новизна ситуации. Какие политические причины. Это, прежде всего, вот эта торговая война, это, конечно, брекзит, это блокада Ирана, это крайние неопределённые политические события в Боливии, Чили, Венесуэле. И вот чёрного лебедя можно ждать оттуда. Сильно обострился израильско-палестинский конфликт. Так что в мире очень неспокойно. И я повторяюсь, что причины кризиса, если он будет, будут чисто политические.

Последствия торговой войны

Данильцев: Россия – это экспортоориентированная экономика. И наша экономика существенно зависит от состояния мирового рынка. А торговая война между такими крупными торговыми державами, конечно же, негативно сказывается на всей международной торговле. Естественно, осложняется проблема сбыта. Но у нас есть надежда, что Китай и Соединённые Штаты всё-таки договорятся, и в будущем году напряжённость несколько ослабнет. Так что, прогноз может быть такой, да, по-видимому, негативные последствия останутся. Если эти страны всё-таки договорятся и смогут прийти к какому-то соглашению, то я надеюсь, что ситуация начнёт потихонечку улучшаться. Но, естественно, последствия ещё останутся. Я думаю, что в данной войне Россия не поддерживает ни одну из сторон, поскольку интерес России заключается именно в возможности свободно торговать и иметь доступ на зарубежные рынки. А такие событие, как торговые войны всегда наносят этому вред. Да, это, естественно, создаст определённые трудности, поскольку торговые войны всегда ведут к усилению торговых ограничений и, соответственно, затрудняют деятельность наших экспортёров.

 

Бодрунов: Александр Александрович, наверное, правильно будет сказать, что мы не можем обойти тему санкций. Потому что санкционная борьба, битва этих санкций по всему миру фактически – отражение той самой политической нестабильности, ситуации, которая сегодня в мире сложилась. И у меня есть внутреннее ощущение, что то, что там избираются определённого типа политические деятели, что на большую политическую арену выходят новые фигуры, которые выдвигают противоположные предыдущим людям идеи — изменяется роль Евросоюза, появляется новая политика в Китае и так далее, и так далее — это, наверное, это тоже проявление каких-то глобальных движений в мировой политической, экономической конъюнктуре.

Дынкин: Ещё один признак политических что ли триггеров возможного кризиса – то, что Трамп, конечно, стремится всеми силами не допустить кризиса до ноября 20-го года. Понятна причина…

Бодрунов: Привязывая к электоральному циклу.

Дынкин: Абсолютно точно. С другой стороны, скажем, демократический претендент, ну, вот, Элизабет Уоррен, она заявила, что шаткий фундамент американской экономики вот-вот рухнет.

Бодрунов: Ну, понятно, это противоположная точка зрения.

Дынкин: Я считаю, что оценки и Международного валютного фонда, и, отчасти, Мирового банка, тоже политически мотивированы. Потому что эти люди как бы из либерального лагеря, и для них Трамп, конечно, неприемлем. Поэтому они шлют сигналы о том, что всё плохо. Но, если посмотреть на последние 2 квартала, то в американской экономике оптимизм бизнеса вырос, заработные платы растут, причём, они не росли с мая, а сейчас они выросли. Увеличиваются закупки машин и оборудования. Так что, за исключением государственного долга, американская экономика в порядке. Но её всячески в политических целях подталкивают к таким результатам…

Бодрунов: Разогрев ситуации, что называется.

Дынкин: Абсолютно верно. Политика очень сильно сегодня влияет на экономику.

Бодрунов: Наступило такое время, когда мы можем ждать этого чёрного лебедя, как вы сказали совершенно верно, по политическим причинам, а не по экономическим предоснованиям.

Дынкин: Конечно.

Основные риски

Готчалк. Изменения климата уже наносят серьёзный ущерб миру и создают смертельную опасность. Обезуглероживание мировой экономики потребует значительного увеличения государственных инвестиций, особенно в чистые системы энергетики, транспорта и производства продовольствия. Это должно быть поддержано эффективной промышленной политикой с адресными субсидиями, налоговыми льготами кредитами и гарантиями, а также ускоренными инвестициями в разработки и адаптацию новых технологий.

Чтобы освободить развивающиеся страны из кредитных ловушек, следует перевести долговое финансирование на более устойчивую основу. Основное направление касается новых макроэкономических рамок, чтобы справиться с растущим неравенством, а также увеличить совокупный спрос, важно начать решать проблему с перераспределением долга. Необходимо обеспечить переход к более прогрессивной шкале налогообложения, а также повысить долю государственного финансирования для обеспечения экономической, социальной и зелёной инфраструктуры. Необходимы меры по борьбе с незаконными финансовыми потоками, мотивированными налоговыми соображениями и обеспечению справедливого налогообложения международного оборота. Мы предлагаем перейти к унитарной налоговой системе, которая позволит взимать налоги с транснациональных корпораций на глобальной основе. Кроме того, ЮНКТАД считает, что центральные банки могут играть более активную роль в переходе к новой экономике через регулирование и предоставление целенаправленных кредитов.

Бодрунов:  Как Вы оцениваете позицию ЮНКТАД, которая представила на площадке Международного Союза экономистов и ВЭО России свой доклад о торговле и развитии?

Дынкин: На мой взгляд, это, в общем, довольно левая позиция.

Бодрунов:  Да, немножко смахивает.

Дынкин: Это не позиция, конечно, администрации 45-го президента Соединённых Штатов. Но, я считаю, что вот то, что мировая экономика не ушла в пике, это связано с тем, что было превентивное и синхронное снижение учётных ставок центробанками ведущих стран, включая Центробанк России. Это, конечно, помогло. Кроме того, мы с вами говорили о рецессии в Германии, а это мощная экономика. Но, если посмотреть на всю мировую экономику, она составляет лишь 4,5%. Мировая экономика достигла колоссального размера – 85 триллионов долларов. Поэтому даже рецессия в Германии, на мой взгляд, не столкнула бы её в кризис. И, конечно, снижение учётных ставок, и валютное смягчение – это из одного арсенала средства. Тут важно было, что это провели синхронно и превентивно. Но сегодня этот инструмент исчерпан, потому что, если вы посмотрите на карту Европы, то все страны западнее Германии уже живут с нулевой или отрицательной ставкой.

Бодрунов: Да, совершенно верно, я как раз хотел затронуть эту тему.

Дынкин: Поэтому этот как бы рычаг, этот инструмент уже…

Бодрунов: Дальше некуда снижать…

Дынкин: Некуда.

Бодрунов: Эти монетарные инструменты уже, собственно, и не очень работают, на самом деле.

Дынкин: Конечно.

Бодрунов: Можно говорить, наверное, о том, что в мировой экономике есть предпосылки для понижения темпов роста ВВП и других параметров. Но это не настолько критично, чтобы можно было говорить о наступающей рецессии, если не наступит, как говорится, чёрная пятница.

Дынкин: Сергей Дмитриевич, что называется, чтобы не сглазить… Я согласен с вами.

Бодрунов: Когда мы с вами встречались полгода примерно назад в Доме экономиста, вы затронули тему так называемого социального контракта. Все экономические проблемы рано или поздно отражаются на социальной сфере, на социальных отношениях. Больше того, отношения поколений, отношения регионов и так далее. И вы тогда говорили о прежнем социальном контракте как некоем, если я правильно понимаю суть, принципе, когда всякое новое поколение должно жить несколько лучше, чем предыдущее. Сегодня этот контракт, как вы отметили, исчерпан.

Дынкин: Да.

Бодрунов: То есть, фактически нынешнее поколение уже не будет надеяться жить при коммунизме, что называется. Сейчас и у нас в России мы тоже наблюдаем ситуацию, когда падение доходов населения продолжается несколько лет. В этом году вроде бы несколько это падение приостановили, даже появился некоторый рост. Я читал про обзор американской статистики, там тоже проблемы, связанные с тем, что как раз новое поколение не может работать и жить так хорошо, как жило предыдущее. Какой ответ на этот вызов сегодняшний готовят, может быть, мировые державы? Как вы это себе представляете?

Дынкин: Вы правы, старый социальный контракт или общественный договор, который заключается, скажем, между государством, бизнесом и гражданским обществом, себя изжил, потому что мир изменился. Мир стал глобальным, цифровым, появились климатические проблемы, которых не было, появилась массовая миграция, появились новые лидеры мировой экономики, такие, как Китай и Индия. И, конечно, этот контракт свою функцию выполнил. Сегодня мы видим то, что происходит во Франции, похожие настроения во многих западных странах выразились в том, что избиратели не доверяют традиционному политическому центру. Их предпочтения сместились в сторону популистов, изоляционистов, которые выступают с лозунгами национального возрождения…

Бодрунов: Те же самые движения в Шотландии, движения в стране басков, во многих других регионах…

Дынкин: По всему миру. И в Италии, да и в Индии тоже говорят о возрождении Индии. Ищется этот новый контракт. Я думаю, что плохую службу для западных держав сыграли 90-е годы, когда исчезла система социализма. Потому что наличие этой системы социализма немного дисциплинировало…

Бодрунов: Требовало социальных действий.

Дынкин: Да. Оно призывало к заботе, более-менее равномерном распределении общественного пирога. В 90-м году это исчезло. И сверхбогатые пошли в отрыв. И у них был политический аргумент. Вы видите, социализма нет, значит, наша модель правильная. И квинтэссенцией этого был вот этот лозунг – «Конец истории» Фукуямы. И сегодня за это приходится платить, потому что неравенство выросло, средний класс размывается, в том числе технологиями, цифровой экономикой. Как мне кажется, ответом таким очень приблизительным является ответственное развитие. Это такой новый термин, новая концепция, которую мы в институте разрабатываем. Она говорит о том, что все должны вести себя ответственно: каждый гражданин ответственен за своё образование, за своё здоровье. Есть, конечно, государственная поддержка, но ответственность — на тебе, ты должен уметь пользоваться этими рычагами, этими инструментами. Ты должен отвечать за свою семью, за своих детей и так далее. Это же касается ответственного поведения компаний, то, что раньше называлось социальной ответственностью корпорации…

Бодрунов: Социальная ответственность бизнеса и так далее.

Дынкин: Да, то есть, это общество с разделяемой ответственностью – что-то такое. Но, конечно, это ещё такие самые предварительные намётки. Особенность ответственного развития в том, что оно фокусируется на возобновляемых ресурсах, прежде всего. То есть, это интеллектуальные ресурсы и возобновляемые ресурсы. Вот это его черта, которая уже сегодня видна — это зелёный рост. Зелёная экономика требует инвестиций — это новый сегмент экономики, который может развиваться, в том числе, при помощи мер государственного регулирования, которые стимулируют, скажем, зелёную экономику и ограничивают вредные отрасли.

Бодрунов: Это когда-нибудь случится, наверное — ответственное поведение всех участников. Но мы должны осознать, общество должно осознать, каждый гражданин, что вообще мы очень сильно все связаны. Все элементы общества между собой завязаны, и действия одного из них обязательно влияют на состояние других.

Дынкин: Безусловно.

Бодрунов: И здесь ответственность выше у тех элементов, не знаю, так сказать, страт общества, у кого возможностей больше.

Дынкин: А объяснить им это трудно.

Бодрунов: Объяснить им это трудно, но, тем не менее, общество заставит, наверное, объяснить.

Дынкин: В том числе при помощи государственного регулирования.

Бодрунов: Здесь очень важно, чтобы ваша концептуальная платформа завоевала соответствующее пространство в научном мире, и не только в научном, но и в общественном сознании. Она может стать таким краеугольным камнем нового общественного устройства. Так что, здесь Вы глубоко копаете…

Дынкин: То, с чего мы начали: ожидания, шторм или предупреждение, а ведь это повлияло и на Трампа, потому что он понял, что торговая война ведёт к кризису, причём, достаточно быстрому. И вы видите, сегодня уже идут разговоры о том, что будет фазированная отмена тарифов. И это инициатива Трампа, потому что Си Цзиньпину не надо переизбираться. Это такой сигнал, который он посылает. Откуда рождается оптимизм в американской экономике? От этих сигналов. Стихает такая взаимная пропагандистская канонада и в Китае, и в Соединённых Штатах…

Бодрунов: Риторика меняется…

Дынкин: Меняется, очевидно. Но, если бы не было этого испуга, то, может, была бы война и до победного конца.

Бодрунов: Может быть, правильно поступает Трамп, когда, так сказать, сдаёт немножко назад, учитывает эту ситуацию.

Дынкин: Я думаю, что да. Но не известно, что будет, если он выиграет выборы, потому что в американской элите сложилось представление, что на десятилетия Китай – главный противник, что вот это тактическое отступление — ради выборной кампании…

Бодрунов: Мы отступим здесь, но выиграем войну.

Дынкин: Да. Что будет в перспективе, трудно говорить. И это, конечно, не добавляет уверенности мировой экономике.

Бодрунов: Придётся объяснять американским политикам вашу концептуальную платформу, чтобы они чётко и ясно осознали, что их ответственность за состояние дел в мире очень велика.

Дынкин: Конечно. Это, конечно, как бы проще написать и проще сказать, чем это внедрить в общественное сознание. Но, я думаю, что вот этот подход ответственности…

Бодрунов: Кто-то должен сформулировать. Вначале было, помните, слово…

Дынкин: Будем верить, что это так.

Бодрунов: Александр Александрович, я очень благодарен Вам за то, что вы смогли сегодня прийти к нам в Дом экономиста и поговорить на эти волнующие всех нас темы. Будем надеяться на то, что мы в этом году будем жить в нормальной, растущей экономике, и кризиса мирового не произойдёт…

Дынкин: Будем на это надеяться и посылать такого сорта сигналы. Но уверенности в том, что 2020-й год будем бескризисным, у меня, честно говоря, нет. Прогнозы по американской экономике невысокие – 1,9. Тормозит китайская экономика.

Бодрунов: Не сильно растёт европейская, чтобы не сказать, стагнирует…

Дынкин. Не то слово. Вы у меня, что называется, с языка сняли. При том, что мы критикуем наши низкие темпы роста, они в 2 раза выше среднеевропейских сегодня. К чему приведёт вот это такое как бы синхронное снижение? Ну, в первую очередь, к тому, что тема экономического роста выходит на первый план. И, по-видимому, — вот мы с вами говорили о количественном смягчении, — такие ортодоксальные, неолиберальные меры уже исчерпаны. Нужны какие-то другие меры.

Коронавирус может стоить России 0,1% ВВП

На мировую экономику надвигается шторм, как справедливо отмечено в «Докладе о торговле и развитии 2019» ЮНКТАД. Сначала – торговые войны и Брексит, теперь – коронавирус.

«Коронавирус уже тормозит экономику Китая, что может сказаться как на мировой, так и на российской экономике, в частности, добавить к снижению мировых цен на нефть два доллара за баррель или больше – сейчас трудно сказать», – отметил главный экономист Внешэкономбанка Андрей Клепач на научном форуме Вольного экономического общества России «Абалкинские чтения».

Российская туристическая отрасль уже потеряла несколько сотен миллионов долларов из-за коронавируса, заявил Андрей Клепач. «Большие потери несут авиаперевозчики: у Аэрофлота около 30% транзитных полетов – это китайское направление, авиакомпании S7 уже запретили летать в Китай», – добавил эксперт.

По мнению экономиста, коронавирус может стоить России 0,1% ВВП при условии, что пандемии не будет и ситуация останется под контролем.

Сергей Бодрунов: «Много денег – мало инвестиций»

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

Мне кажется, у нас две проблемы. Это много денег и отсутствие инвестиций. Эти две проблемы мы никогда нормально не решали. Отсюда неэффективность сложившейся, подчеркиваю, не разработанной, а сложившейся модели экономической, отсюда и, соответственно, неэффективность госуправления экономикой. Президент говорит о том, что нам надо перейти в высшую лигу, создать другое качество экономики. А как инструмент предполагаются национальные проекты. Мне кажется, правильно было бы сформулировать большой проект на 20–30 лет вперед. Мало кто говорит, что одна из важнейших позиций в указе — это преодоление технологического отставания России. И если мы не сумеем эту проблему решить, мы не решим ни социальных, ни экономических проблем вообще, потому что впереди — новый технологический уклад, в котором эти новые технологии будут основными и базовыми. Вот этого у нас, к сожалению, нет ни в проектах, ни в каких-то финансовых решениях и так далее и тому подобное. Второе. В силу того, что нет работы на модель, не ясно, как управлять и каких управленцев искать, у нас такая, я бы сказал, осторожничающая экономическая политика: «на всякий случай, давайте мы запасемся еще чем-нибудь дополнительно и будем ожидать балансировки экономики, устойчивости и постепенно, небольшими шагами развиваться». Ни о каком прорыве в этом случае говорить не придется. Мне кажется, для того, чтобы, осознав, что необходимо развивать технологический базис России, нам необходимы решительность и воля, чтобы изменить эту ситуацию. Решительность и наших структур государственного управления, и министерств, и ведомств, и нас как ученых, как специалистов. Специалисты должны свое слово говорить постоянно и в конце концов изменить траекторию нашего развития, чтобы финансировать технологическое развитие, может быть, более приоритетно, чем остальные направления. Сегодня это важно.

1...114115116...181Страница 115 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"