Пятница, 20 сентября, 2024

Преподавание экономической теории нужно менять

Олег Смолин,
первый заместитель Председателя Комитета Государственной Думы по науке и высшему образованию, член Президиума ВЭО России, академик Российской академии образования, доктор философских наук

Мне довелось быть автором двух фундаментальных, осмелюсь сказать, законопроектов. Один назывался «О народном образовании», второй – «Об образовании для всех». Мы предлагали там в течение 5 лет поэтапно (подчеркиваю) поднять расходы на образование с 3,5 или 3,7% до 7% ВВП, причем речь идет о государственных расходах. Мы предлагали исполнить наконец Указ Президента от 7 мая 2012 года в части оплаты труда педагогических работников. Парадокс не только в том, что учителя получают очень мало, – они получают очень мало, работая за себя и за того парня. Средняя нагрузка учителя в России – 1,7 ставки, по официальным данным. В моем родном городе Омске – 2,01 ставки. Недавно я был в школе. За 2 ставки учитель получает 35 тысяч, то есть за одну получал бы 17 или 18.

Мы одновременно предлагали перевести единый государственный экзамен в добровольный режим и снова это предлагаем, поскольку мы полагаем, что нет прямой связи между качеством сдачи ЕГЭ, так как это во многом работа репетиторов, и последующими успехами академическими и практическими выпускников. 

Экономическое образование и евразийская интеграция

А теперь, если можно, про экономическое образование, хотя здесь я выступаю не как экономист, а как гуманитарий. Что я хочу по этому поводу сказать?

  1. В начале 90-х годов мы пережили, конечно, не радикальные реформы, а очередную революцию. Законы революции как исторической ситуации крайне жесткие. В соответствии с законом тотального отрицания произошел полный отказ от господствовавшей экономической теории парадигмы так называемого советского марксизма, причем парадоксальным образом марксизм подвергся критике в качестве экономического материализма, но был заменен самым примитивным вариантом экономического материализма, я имею в виду монетаризм. Причем, на мой взгляд, монетаризм стоит ниже, чем концепция Адама Смита. Помните пушкинского Онегина? Он был глубокий эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, чем живет и почему, не нужно золото ему, когда простой продукт имеет. Вот монетаристы этого уже не знают. Монетаризм привел к стагнации с 2013-го года в нашей истории и к другим вещам, а в преподавании – к воспроизводству кадров, которые вновь воспроизводили ту же самую парадигму.
  2. В соответствии с той же логикой тотального отрицания произошел разрыв в традиции преподавания политической экономии не только советского, но и досоветского периода. Курсы политической экономии были ликвидированы, заменены курсами экономической теории на основе исключительно современных западных, преимущественно американских концепциях. Между тем, хочу напомнить, что сейчас курсы политической экономии сохраняются не только, например, в Китае, но также и во многих ведущих университетах Запада, например, в Кембридже.
  3. На наш взгляд, экономическое образование не может быть нацелено только на формирование национального агента рынка, квалифицированного потребителя или квалифицированного инвестора. Оно должно, на наш взгляд, обеспечивать возможность человеку понимать, в каком обществе он живет, что является прогрессом и регрессом, почему, в каком направлении изменяется эта общественная система, какие социально-экономические силы и с какими интересами выступают в том числе в экономической жизни общества.
  4. Всем известно, что Вольное экономическое общество России и Институт нового индустриального развития им. С.Ю.Витте много лет выступают с концепцией новой индустриализации. Надеюсь, большинству известно, что эта концепция поддерживается Союзом промышленников и предпринимателей и, я бы сказал, лидерами большинства фракций в Государственной Думе. Если мы исходим из концепции новой индустриализации, то нам необходимы изменения не только в экономическом управлении, но и в преподавании экономической теории.
  5. В новых условиях изменение моделей преподавания экономической теории необходимо и возможно. Для этого следовало бы, на наш взгляд, изменить содержание курсов по экономической теории, в частности дополнить курсы микро- и макроэкономики базовыми курсами, которые отражают другие направления, в том числе такими как классическая политическая экономия, институционализм, экономика развития и другие. Включить в программу по экономическим специальностям курсы типа «Российская экономическая система», поскольку все-таки наша экономическая система — во многом особенная. Далее разработать базовые учебные программы, учебно-методические курсы в соответствии с этими изменениями. И, наконец, организовать соответствующую систему повышения квалификации.
  6. Я позволю себе предложения в проект решения ВЭО России. Этих предложений три. Рекомендовать Комитету Государственной Думы по науке и высшему образованию, Комитету Госдумы по экономической политике провести парламентские слушания или круглый стол по данной проблематике, по концепции экономического образования. Далее, Министерству науки и высшего образования рекомендовать организовать широкое совещание, включая представителей Российского союза промышленников и предпринимателей, Вольного экономического общества России, профильных парламентских комитетов, Российского союза ректоров. И, наконец, в средствах массовой информации провести публичную дискуссию по вопросам содержания экономического образования в профессиональных учебных заведениях.

 

Экономическое образование и евразийская интеграция

Сергей Глазьев,
вице-президент ВЭО России, член Коллегии (Министр) по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии (ЕЭК), академик РАН

Фундаментальные дисциплины, которые преподаются в наших вузах, для практической задачи подготовки специалистов в области евразийской экономической интеграции никакого смысла не имеют. А это живой реальный процесс, в котором участвуют десятки тысяч людей. Механистические подходы, которыми грешит мейнстрим нашей экономической теории, не только не помогают, а они даже вредят с точки зрения подготовки специалистов.

Я приведу живой пример. Ко мне обратился советник одного из премьеров государств ЕАЭС, только что выпустившийся из Лондонской школы экономики и политических наук (англ. The London School of Economics and Political Science, LSE), и говорит: «Вы представляете, все, чему нас учили, никакой пользы не имеет. Вообще все по-другому, это не та экономика. Мой профессор два–три раза со мной переговорил, а теперь трубку не берет, не может объяснить, что мне делать».

Мы, к сожалению, это сейчас повторяем в наших вузах. Если студенты всерьез воспринимают теории мейнстрима, макро- и микроэкономики, то они в системе управления наносят колоссальный вред, как мы видим по нашему Центральному банку, например, где используются абсолютно неадекватные реальности модели, которые экономическая практика отвергла уже 40 лет назад. Они по-прежнему ориентируются на механистические модели равновесия с кривой Филлипса и всерьез считают, что инфляция и безработица имеют причинно-следственные связи. Я уж не говорю про абсолютно оторванное от реальности представление о ценообразовании, о том, как устроена инфляция и тому подобное.

В учебнике «Евразийская экономическая интеграция. Теория и практика» мы дали теорию научно-технического прогресса, закономерности смены технологических и мирохозяйственных укладов, которые раскрывают причинно-следственные связи происходящих сегодня трансформаций. Кроме этого, мы в этом учебном пособии использовали философско-исторические предпосылки евразийской интеграции. Казалось бы, оторванная от экономики тематика нашего наследия философов-евразийцев, но обратите внимание: когда сегодня китайское правительство декларирует свой интеграционный проект «Один пояс, один путь», то всерьез говорит о том, что хочет объединить народы в человеческое сообщество единой судьбы. Какое это имеет отношение к экономике? Но, оказывается, самое прямое, потому что идеология интеграции, согласование интересов и подготовка реализации проектов, где соединяются эти интересы, где достигается синергетический эффект – это реальная управленческая задача, над которой нужно работать. И, конечно, использовать функционал Евразийской экономической комиссии.

Мне кажется, опираясь на эти маленькие примеры из практики, нужно сделать простой вывод о том, что экономика как предмет изучения и объяснения в преподавательском процессе требует междисциплинарного подхода. Сведение преподавания экономики к узкой группе дисциплин, красивых в теории, но неадекватных в практике, готовит догматиков, неспособных чувствовать реальные экономическое процессы и тем более неспособных ими управлять, что мы видим на примере большого количества ошибочных решений в нашей макроэкономической политике.

Например, у нас с воинствующим догматизмом отстаивают абсолютно антинаучные подходы типа таргетирования инфляции в реальном инструментарии. Медицина не была наукой до тех пор, пока не вышла на молекулярный уровень, пока ученые не поняли причинно-следственные связи и процессы, происходящие в живых организмах на клеточном уровне, пока не оснастилась молекулярная биология, а сейчас – биоинженерия. Только сейчас медицина подходит к пониманию того, как устроена физиология организма, и из этого сразу вытекает огромное количество новых подходов, новых методик, намного более эффективных и обеспечивающих продление жизни человека до 100 лет.

А наша экономическая наука, мейнстрим я имею в виду, и система образования – сродни средневековой медицине, где главный рецепт от любых болезней – кровопускание. Наши денежные власти именно этим и занимаются. Когда им кажется, что высокая инфляция, они повышают процентные ставки и снижают денежное предложение, то есть устраивают кровопускание, по сути дела. Открывают вывоз капитала для того, чтобы в стране было меньше денег. И такие эскулапы, которые в медицине работали 200 лет назад, сегодня руководят нашей экономикой, опираясь на догматические представления, которые в свою очередь они усвоили из мейнстримовских учебников.

И продолжая эту аналогию, могу сказать, что, конечно, медицина не смогла бы обеспечить повышение продолжительности человека в среднем от 30 лет 200–300 лет назад до 80 лет сейчас в развитых странах, если бы она оставалась на уровне кровопускателей. Также и наша экономика не может обеспечить экономическое управление, не может обеспечить экономическое развитие, если в органах государственного регулирования экономики работают люди, которые не понимают реальных закономерностей развития экономики.

Дискуссия о реформе экономического образования

Поэтому если мы хотим подготовить специалистов, которые способны понимать и управлять, то, конечно, они должны знать закономерности научно-технического прогресса, основы социальной психологии, особенности инновационных процессов, диалектику взаимодействия производственных сил и производственных отношений. 

И в завершении – по поводу интеграции системы экономического образования. Когда я впервые оказался в командировке в Гарвардской бизнес-школе, я с удивлением обнаружил, что управленцев в Америке совсем не учат экономической теории. Это две совершенно разные темы. Экономической теории учат людей, которые затем работают профессорами в вузах, а бизнесменов учат совсем по-другому, по другим методикам, на всевозможных кейсах, на понимании психологии, мотивации людей и тому подобном. Нам надо, мне кажется, с учетом и нашего печального опыта, и зарубежных проблем, говорить о подготовке, разработке объединяющей интеграционной модели экономического образования, где, может быть, не всем нужно знать какие-то направления, которые необходимы для глубокого понимания, но, по меньшей мере, опираться на общую парадигму.

«Экономическая книга года – 2023»: прием документов

С 3 июля 2023 года Оргкомитет Премии открывает прием документов на соискание Общественной премии «Экономическая книга года – 2023». Общественная премия «Экономическая книга года» учреждена Вольным экономическим обществом России при участии Международного Союза экономистов с целью поиска лучших изданий по экономике и поощрения их авторов.

На соискание Премии выдвигаются издания по экономике (электронное, как и печатное, издание должно иметь ISBN), опубликованные в период с октября 2022 года по октябрь 2023 года включительно, написанные на русском языке, а также переводные издания на русском языке, в оригинале написанные на иностранных языках, вышедшие в свет в печатном и (или) электронном форматах и входящие в одну из следующих трех категорий:

1) монографии;
2) учебники и учебные пособия;
3) издания аналитического, научно-популярного характера.

Пакет документов на Премию «Экономическая книга года – 2023» можно направить с 3 июля по 10 октября 2023 года.

Правом выдвижения Изданий на Премию обладают автор Издания, коллектив авторов Издания, далее – соискатель, а также номинаторы – члены ВЭО России, члены МСЭ, региональные общественные организации и региональные отделения ВЭО России, образовательные организации и их подразделения, научные институты и учреждения, издательства, общественные организации. Соискатель или номинатор имеет право выдвинуть на Премию не более двух Изданий.

«Экономист года – 2023»: прием документов

С 3 июля 2023 года Оргкомитет Премии открывает прием документов на соискание Общероссийской высшей общественной экономической премии «Экономист года – 2023». Премия «Экономист года» учреждена Общероссийской общественной организацией «Вольное экономическое общество России» и является признанием заслуг высококвалифицированных экономистов перед обществом и государством.

Представления на кандидатов подаются в соответствии с утвержденной формой представления на соискание Премии «Экономист года – 2023» и должны содержать краткую характеристику основных результатов работ и/или представленных на премию практических достижений кандидата за период 2022 – 2023 гг.  Пакет документов на соискание Премии «Экономист года – 2023»  можно направить с 3 июля по 10 октября 2023 года.

Общероссийская Высшая общественная экономическая премия «Экономист года» Присуждается в номинациях: «За практический вклад в развитие экономики Российской Федерации» «За вклад в экономическое образование и просвещение» «За вклад в развитие экономической науки» О премии «Экономист года – 2023» Общероссийская высшая общественная экономическая премия «Экономист года» учреждена Общероссийской общественной организацией «Вольное экономическое общество России», вручается ежегодно с 2017 года и является признанием заслуг высококвалифицированных экономистов перед обществом и государством.

Премия «Экономист года» – главная награда для российского экономического сообщества, которая приурочена к профессиональному празднику «День экономиста», учреждённому Правительством России в дату основания Вольного экономического общества России. Премия «Экономист года» входит в комплекс мероприятий Всероссийского экономического собрания, посвящённого профессиональному празднику «День экономиста» (11 ноября). Традиционно в рамках работы Всероссийского экономического собрания объявляются Лауреаты Премии.

Премия «Экономист года» присуждается за следующие достижения в соответствующий временной период: за практический вклад в развитие экономики Российской Федерации»; за вклад в формирование и реализацию социально-экономической политики Российской Федерации; за вклад в экономическую науку, образование и просвещение. Представления на кандидатов подаются в соответствии с утвержденной формой представления на соискание Премии «Экономист года – 2023» и должны содержать краткую характеристику основных результатов работ и/или представленных на премию практических достижений кандидата за период 2022 – 2023 гг.

Как провести «Экономический диктант—2023» в своем городе

11 октября 2023 года во всех субъектах Российской Федерации состоится общероссийская образовательная акция «Всероссийский экономический диктант». Оргкомитет акции приглашает образовательные, общественные и иные организации к сотрудничеству — в организации региональных площадок экономического диктанта, сообщает Вольное экономическое общество России.

Для регистрации региональной площадки необходимо направить до 15 сентября на адрес dictation@veorus.ru письмо за подписью руководителя организации и информацию о региональной площадке.

Лучшие региональные площадки по итогам акции будут отмечены Оргкомитетом на Всероссийском экономическом собрании, посвященном профессиональному празднику «День экономиста», который состоится 11 ноября 2023 года.

Разница в зарплатах в регионах РФ – тормоз развития

Андрей Клепач,
главный экономист ВЭБ.РФ, к.э.н.

Для нашей страны характерна огромная межрегиональная дифференциация. Если брать зарплату врачей и учителей, то разница составляет 2,6 – 2,7 раза, медицинских работников – в 3,6 раза. Поэтому одна из ключевых тем – это изменение пространственного межрегионального неравенства.

Если говорить об одном из основных вопросов: при какой динамике заработной платы мы можем обеспечить технологический рост и найти ресурсы для социальной программы? По сути дела, все последние годы мы развиваемся по траектории, связанной с уменьшением доли заработной платы в ВВП. Если в 2015 году это было порядка 48% ВВП приходилось на заработную плату, то сейчас – 30%, то есть мы вышли примерно на уровень Польши, но, правда, у нас лучше, чем в Турции. Тем не менее, это существенно ниже, чем в развитых странах – США, Германии, Великобритании.

И возникает вопрос: а дальше на чем будет строиться наш экономический рост? Он может идти либо через увеличение прибыли, а, соответственно, повышение нормы накопления, либо мы можем обеспечить технологический рывок тогда, когда все-таки существенно повысим заработную плату и в целом в экономике, и в секторах, которые связаны с человеческим богатством.

Если посмотреть на конкурентоспособность нашей заработной платы, то мы отстаем даже от стран Восточной Европы. Понятно, что в первую очередь у нас дефицит капитала, и отсюда приоритет повышения нормы накопления. Мы многократно слышали это как одну из целей и в указах Президента, но норма накопления у нас в последние 10 лет стагнирует вокруг 21–22%. Тем не менее, по заработной плате: с одной стороны, вроде бы не так уж плохо выглядим на уровне Словении, Греции, но даже по сравнению с Польшей наша заработная плата по паритету покупательной способности на треть ниже.

Возникает вопрос: в этих условиях мы должны сохранять существующую тенденцию к сокращению относительной заработной платы и ее доли в ВВП и получению конкурентных преимуществ за счет низкой заработной платы или все-таки идти по линии опережающего роста заработной платы и через это создавать стимулы и для робототехники, и для повышения тоже фонда вооружённости труда.

Как мы знаем, у нас заработные платы формируются не просто рынком, но есть целевые ориентиры с 2012 года, особенно в том, что касается здравоохранения, образования, науки. И получается, что мы должны смотреть не только на то, как у нас соотносится рост заработной платы в экономике в среднем с сектором образования, науки и здравоохранения, но насколько наши зарплаты конкурентоспособны с тем, что есть в развитых странах и странах Восточной Европы и насколько эта заработная плата сопоставима со сравнительной производительностью труда.

Что мы видим?

Даже при грубой оценке наибольшее отставание – в сфере образования. Что на дошкольном уровне, что в общем образовании зарплата почти в 2 раза ниже, чем в Чехии и в Эстонии, и в 3 раза ниже, чем во Франции и США. В сфере здравоохранения, несмотря на значительные повышения зарплаты, ковидные надбавки, которые были и в 2021 году, и в 2022 году, у нас огромный разрыв по среднему, тем более по младшему медицинскому персоналу – практически в 2 с лишним раза. По врачам от Польши – 20%, от развитых стран – примерно вдвое. то есть, по сути дела.

Я думаю, у нас есть задача и потребность в существенном повышении сравнительной заработной платы и в ее опережающем росте в секторах образование и здравоохранение.

Если говорить о науке, то картина вроде бы не такая плохая. Мы тут от развитых стран отстаем не так уж сильно, и в данном случае выглядим существенно лучше, чем Китай. Опять же, эти цифры не отражают всей степени неравенства в том же научно-технологическом секторе. В среднем в научном секторе зарплата отстает от Франции на 40–50%, но выше, чем в Китае.

Зато если мы берём инженерно-технические кадры, то у нас средняя зарплата по паритету покупательской способности в секторе и науки, и технологического развития уже ниже, чем в Китае. И поэтому наши разработчики иногда зачастую туда целыми коллективами переселяются, тем более что им дают и жилье, и возможность реализовать многие наработки, которые, к сожалению, не удается реализовать в России.

Поэтому на самом деле нам нужен серьёзный рывок в росте заработной платы в секторах, от которых зависит наше будущее – здоровье людей, образование и технологическое развитие. Но возникает, естественно, вопрос: а за счёт кого? Если посмотреть на сравнительные отраслевые показатели заработной платы, то мы от всех стран отличаемся несколькими вещами: первое: у нас зарплата в финансовом секторе, а также в добывающих отраслях примерно в 2,5 и 1,8 раза соответственно выше, чем в среднем по экономике. (Если взять США, там финансовый сектор впереди в 1,6–1,7 раза). То есть у нас есть сектора, где уровень зарплат намного выше, чем в среднем по экономике.

С другой стороны, в аграрном секторе, хотя улучшилось соотношение, но все равно там зарплаты составляют порядка 70% от средней заработной платы по экономике. Возникает вопрос: вот этот опережающий рост зарплат в сфере науки, образования и здравоохранения за счет кого должен быть сделан? Фактически эти соотношения должны во многом показать, как эффективно используются те конкурентные преимущества, которые у нас есть, в том числе рента и тот избыток сбережений по сравнению инвестициями, который у нас есть.

Он обычно составляет 5% ВВП, в последние годы – вообще до 10%. Мы его экспортируем. И хотя дальше рента и возможности для экспорта капитала будут снижаться, у нас все равно есть огромная возможность для того, чтобы эти средства инвестировать в наше развитие: в основной капитал, в дороги, оборудование и в человеческий капитал. И тогда, по нашим оценкам, мы сможем перевернуть такую шкалу или лестницу сравнительных доходов, которые сейчас есть. До 2012 года у нас реальные доходы населения были выше, чем в Польше. Сейчас они составляют примерно 90%. Если сохранять нынешние тенденции, то они могут скатиться и до 70 с лишним, 80%. Тем не менее, при проведении структурного маневра в отношении человеческого капитала мы при темпах роста 3 с лишним, 3 с половиной даже процента можем обогнать и Польшу к 2035 году, а к 2040 году выйти на уровень развитых европейских стран – Франции и Германии. В данном случае ресурсы для этого есть, это вопрос именно структурных и институциональных изменений нашей экономической политики.

Олег Смолин: откуда взялся кадровый дефицит?

Олег Смолин
Первый заместитель Председателя Комитета Государственной Думы по науке и высшему образованию, академик Российской академии образования, д.ф.н.

1. Согласно официальному запросу Российского союза промышленников и предпринимателей, 70–75% всех процентов опрошенных заявили, что кадровая проблема для них – главное. Подтверждается старый тезис 30-х годов: кадры решают все.

 

2. Всем известно, мы сейчас имеем рекордный низкий уровень безработицы в нашей стране. Причем безработица имеет технологический характер.

 

3. При этом по официальным данным имеем дефицит работников в нашей стране порядка 3 млн человек.

 

4. Наиболее острый кризис переживают отрасль строительные, промышленность в виде нехватки квалифицированных рабочих, в виде нехватки квалифицированных инженеров, специалистов в области IT-технологий.

Более 60% всех ребят после девятого класса идут не в старшую школу, а в систему профессионального образования. И при этом у нас дефицит квалифицированных рабочих. Парадокс, который имеет свой простой ответ: большинство из них идут туда не для того, чтобы получать рабочие специальности, а для того, чтобы избежать Единого государственного экзамена и без него затем через систему среднего профобразования поступать в высшие учебные заведения. Поэтому они идут не на рабочие специальности, а на специалистов среднего звена (извините за тавтологию).

При этом грубо нарушается Конституция Российской Федерации, менее грубо – Закон об образовании, который слегка противоречит Конституции. Я напоминаю, что согласно Конституции, среднее профессиональное образование у нас общедоступно и бесплатно. Согласно Закону об образовании, у нас в стране обязательная полная средняя общедоступная и бесплатная старшая школа. По факту 43% всех, кто учится в системе СПО, платят за свое образование. Причем они платят не только за образование профессиональное, но и за те общеобразовательные предметы, которые при этом получают. Поэтому удивляться нехватки рабочих кадров нам не приходится.

Пользуясь случаем, напомню, что мы неоднократно предлагали законопроекты, и сейчас один лежит в Государственной думе о переводе Единого государственного экзамена в договорный режим. Хочешь ты непременно из моего родного Омска поступать в Москву или Питер – сдавай ЕГЭ. Достаточно тебе поступать в вуз в своем городе или в систему, соответственно, СПО, ЕГЭ для тебя не обязательно, ты можешь заменить его классическим экзаменом. Это отдельная большая тема, уважаемые коллеги. Но даже председатель Государственной думы Вячеслав Володин замечает, что сейчас тема ЕГЭ по остроте входит в пятерку наиболее сильно волнующих наших людей.

Что касается инженерных кадров, обращаю внимание на одну ее составляющую. Это принудительное введение в России так называемой Болонской системы. Подчеркиваю – принудительное. с 1996 до 2011 года, пока существовала свободная конкуренция, 90% все выпускников вузов выходили специалистами. Сейчас специалистами выходят 13% выпускников вузов именно потому, что Болонская система была введена как принудительная.

Люблю цитировать многолетнего ректора Омского технического университета, потом президента, который говорил, что специалиста мы готовили как будущего конструктора, а бакалавра готовим как будущего пользователя чужими конструкторскими разработками. Общение с кадровиками оборонных предприятий меня убеждает в том, что они с тревогой говорят о будущем, когда современное поколение конструкторов исчезнет.

Дискуссия о реформе экономического образования

Понятно, что есть сейчас Указ президента №343. Понятно, что были проведены специальные парламентские слушания, большинство участников которого высказались за то, чтобы расширять подготовку в рамках специалитета, сохраняя возможность бакалавриата для специальностей, не требующих высокой квалификации и, соответственно, возможность магистратуры по программам, более или менее совместимым с предыдущим бакалавриатом, чтобы, как нередко бывает, выпускники ветеринарного бакалавриата не получали у нас затем историческое образование и думали, что они становятся специалистами в истории. На самом деле они становятся специалистами нигде.

Но хочу обратить внимание, что среди тех факторов, которые определяют экономические успехи страны, мы всегда выделяем два: это высокие технологии, связанное с ними инженерное образование и, соответственно, развитие человеческого потенциала. Я хочу сказать несколько слов по поводу человеческого потенциала и кадровой проблемы в тех областях, которые этот самый человеческий потенциал создают. Это близкие мне темы образования, науки и здравоохранения.

Начну с того, что по данным РАНХиГС, в стране не хватает 250 000 учителей. Причем все зависит от того, как считать. Забегая вперед. Если верно (а это официальные данные), что средний учитель работает на 1,7 ставки, и у нас примерно на 1 миллион 100 тысяч учителей, если бы они все стали работать на одну ставку, не хватало бы 700 000 учителей. Если бы они стали работать, скажем, вести по 24 часа, что более-менее разумно (говорю это как в прошлом школьный учитель), то у нас, соответственно, не хватало бы приблизительно 350400 тысяч учителей и так далее.

Общероссийский народный фронт провел опрос 1300 учителей. И 44% заявили, что в их школах не хватает математиков, 39% – что учителей русского языка или литературы. И так далее. Ситуация в медицине похожая. Если по официальным данным министра здравоохранения, соответственно, дефицит врачей составил около 25 000 человек, а среднего медперсонала – примерно 50 000, то по данным соответствующего профсоюза, в бригадах «скорой» помощи у нас практически все работают на полторы-две ставки, и при этом кадры не укомплектованы.

Как вообще могут работать образование и медицина в таких условиях? Ответ простой: за счет колоссальной, времена безумной перегрузки. Я уже сказал, что средняя нагрузка российского учителя – 1,7 ставки. Средняя нагрузка учителя в моей родной Омской области – 1,8. В городе Омске, моем родном, – 2,01 ставки на начало текущего учебного года.

Как учитель по первой специальности я вам скажу, что это невозможно. То есть нормально работать на две ставки невозможно. И не потому, что невозможно провести 36 уроков в неделю, а потому, что невозможно к ним нормально подготовиться. Качество образования неизбежно будет падать.

Обращаю внимание. Недавно правительство утвердило соответствующие нормативные акты, где таксистов ограничивают 40 часами работы в неделю. Так вот, если вы работаете на две ставки – 36 уроков в неделю, то ваша рабочая неделя, если вы честно все обязанности выполняете, должна приближаться к 80 часам, уважаемые коллеги. Ситуация в медицине похожа. По данным Общероссийского народного фронта, на полторы и более ставки работали 40% учителей 5 лет тому назад, а на две ставки и более – 10% врачей. Ситуация ухудшилась. Просто, к сожалению, Общероссийский народный фронт перестал на своем официальном сайте публиковать соответствующие данные. А жаль. Я думаю, мы узнали бы достаточно много интересного.

Мы понимаем, что работая, что называется, за себя и за того парня, российский ученый и врач не получают даже за себя. По данным того же ОНФ, в 75 регионах Российской Федерации из 85 канонических наших регионов (в новых ситуациях – отдельная тема), соответственно, Указ президента от 7 мая 2012 года не исполняется. По данным на сей раз Высшей школы экономики, 80% всех учителей получают меньше 40 000 в неделю и 40% учителей экономит на всем, кроме еды. По любой методике, более-менее современной, уважаемые коллеги, это прямая бедность.

 

Похожая ситуация в медицине. По данным народного фонда, 86% всех врачей не получает того, что ему положено по Указу президента №597 от мая 2012 года. И соответственно, 64% среднего медицинского персонала не получает то, что им положено по этому Указу. Когда я привожу, скажем, в одной сельских больниц моего родного округа эти данные и говорю, что ситуация у среднего медперсонала чуть лучше, мне отвечает главный врач больницы, что просто сестрички больше стесняются, когда отвечают социологам, и говорят меньше правды. Оставляю эти высказывания без комментариев, уважаемые коллеги.

Что касается ситуации в науке. По данным Российской академии наук, количество научных работников у нас сократилось в 2,7 раза в послесоветский период. За последние годы, по данным той же Академии наук, соответственно, во всех странах организации экономического сотрудничества и развития число научных работников росло. Например, в Южной Корее – на 120%. Мы – единственная страна, более-менее развитая, где количество научных работников сократилось на 16%.

При этом в Указе президента №204 была поставлена задача создать условия, благоприятные для работы не только наших, но и зарубежных ученых в нашей стране. К сожалению, статистика показывает, что количество уезжающих за рубеж не сокращается. Таким образом, мы наблюдаем три основных способа оттока людей, создающих человеческий потенциал. Из госмедицины в основном – в частную, из образования – в другие есть сферы, из науки – и в другие сферы, и за рубеж. По оценкам Германа Грефа, наши потери от утечки умов за послесоветский период превысили наши потери от утечки обычного капитала.

Совершенно очевидно, что мы не можем решить кадровую проблему, не увеличивая финансирование сфер, создающих человеческий потенциал. Вы меня, естественно, спросите, как спрашивают в Государственной думе: где деньги, Зин? Тем более что финансовая ситуация в стране резко ухудшилась, уважаемые коллеги. Но я хочу напомнить, что мною был сделан специальный запрос в Министерство финансов Российской Федерации по поводу судьбы нашего Фонда национального благосостояния. Как вы знаете, около половины его оказалось замороженным в результате действий наших отечественных системных либералов.

Ответ Минфина был довольно интересным. Я перевожу его с мудреного экономического на русский. Ответ был такой: мы считаем возможным те средства, которые были заморожены, имитировать в рублях и использовать для развития нашей отечественной экономики. Но если мы считаем это возможным, уважаемые коллеги, тогда мы должны понимать, что при таком отношении к людям, создающим человеческий потенциал, мы будем наблюдать только нарастание кадрового кризиса и в российском образовании, и в российской медицине, и, увы, и в российской науке тоже.

Я хочу напомнить, что мы многократно вносили законопроекты, направленные на поддержку сфер, создающих человеческий потенциал, в частности, на повышение статуса педагогических, медицинских и научных работников. До сих пор такие законопроекты нет принимались. Хотя нам каждый раз говорили, что все понимаем, что проблема очень и очень важная. Но опять же, денег нет, но вы держитесь. Мы думаем, уважаемые коллеги, что вложения в человека (это не наше мнение, это мнение всех более-менее современно мыслящих экономистов), что вложение в человека – это не бремя государства, это инвестиции в будущее, в долгосрочной перспективе, одни из самых эффективных, которые только можно сделать.

Глобальные вызовы и национальные экологические интересы

4 — 7 июля 2023 года при участии ВЭО России состоялась XVII Международная научно-практическая конференция «Глобальные вызовы и национальные экологические интересы: экономические и социальные аспекты». В числе организаторов выступили Российское общество экологической экономики, Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН, Новосибирский государственный университет.

Конференция была приурочена к 30-летию со дня основания Российского общества экологической экономики (РОЭЭ). В мероприятии приняли участие 70 ученых и экспертов из России, Беларуси, Казахстана, КНР и США.

Выступая на пленарном заседании, член Президиума ВЭО России, директор Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН, академик РАН Валерий Крюков отметил, что экологическая ситуация в Сибирском федеральном округе оставляет желать лучшего. Так, в 2020 году, по данным Росгидромета, средняя толщина озонового слоя оказалась ниже нормы на 4,6%, над Западной Сибирью — на 5,1%, над Восточной — на 6,5%. В том же году впервые за всю 130-летнюю историю регулярных метеонаблюдений в СФО прежние рекорды среднегодовой температуры были превышены на 1,5°С.

Список самых загрязненных городов России почти на 80% состоит из сибирских. В целом по стране угольная генерация занимает 18% от всей выработки электроэнергии, в СФО — 38%, что усугубляет трудности перехода к низкоуглеродной экономике.  По мнению ученого, в плане декарбонизации важны последовательность и постепенность. «Одномоментное введение карбоновых платежей или торговли углеродными единицами помимо привлечения средств на цели реализации низкоуглеродной повестки переводит многие проекты в разряд экономически убыточных, — отметил Валерий Крюков. — Выход видится в поэтапном введении таких платежей и расчетов, в параллельном снижении издержек и привлечении малых компаний в новые сектора экономики».  Системные изменения, по мнению академика РАН, неосуществимы без публичности, в том числе нефинансовой отчетности, без вовлечения в принятие управленческих решений всех звеньев государственной системы — от федеральных до муниципальных (последних с правом вето), без стимулирования высокотехнологичного бизнеса во всех природопользующих отраслях.

Заместитель председателя СОПС ВАВТ Минэкономразвития России, руководитель Отделения проблем природопользования и экологии, профессор РАНХиГС Анатолий Шевчук проанализировал государственные нормативные акты в сфере декарбонизации и экологии и привел примеры успешных ESG-практик «Газпрома», «Роснефти», РЖД, «Норникеля», «Уралкалия» и других.

Директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН член-корреспондент РАН Александр Широв посвятил свое выступление механизмам принятия решений в сфере экологической политики. Ученый выделил три подхода. Целевой — когда результат должен быть достигнут безотносительно к каким-либо ограничениям (например, пилотируемая космонавтика). Инженерный — когда принимаются в расчет технологические ограничения (термоядерная энергетика). Третий подход, социально-экономический, предполагает предварительные оценки затрат и воздействий на экономику и социум.

Особое внимание Александр Широв уделил прогнозным сценариям движения российской экономики к «углеродному нулю» к 2050 — 2060 гг. По мнению ученого, при нынешнем уровне инвестиций достичь декарбонизации невозможно. Говоря о достижении углеродной нейтральности, заведующий кафедрой природопользования, руководитель Центра биоэкономики и экоинноваций ЭФ МГУ им. М.В. Ломоносова Сергей Бобылев отметил, что  цивилизационный вызов не снимается принятием деклараций и стратегий. «Провозглашена одна парадигма, а реализуется другая, прежняя. В результате вместо желательного максимального прироста среднегодовой температуры на 1,5 градусов она ежегодно повышается на 3 — 5 градусов. Перед человечеством все более явно встает драматическая проблема невозможности на основе сформировавшегося технологического уровня, традиционной экономической модели и институтов сохранения сложившейся модели потребления и его уровня для следующих поколений в развитых странах и одновременно достижения высоких уровней потребления следующими поколениями бедных стран и стран с формирующимися рынками», — констатировал профессор.

Концепция ноономики и креативные производительные силы

Андрей Колганов,
заведующий лабораторией сравнительного исследования социально-экономических систем экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, д.э.н., профессор

Концепция ноономики заключает в себе огромный креативный потенциал. Это широкая междисциплинарная теоретическая платформа, что является редкостью среди теоретических концепций новейшего времени, они обычно более узко специализированы. Фактически мы видим перед собой пример применения материалистического понимания истории и человеческой цивилизации к современной эпохе, к проблемам ее развития. Таким образом, концепция ноономики дает нам методологическое основание для разработки и решения более специальных проблем как в рамках данной теории, так за ее пределами.

Какие проблемы мы можем решать?

Например, проблему содержания труда, проблему перехода от труда к творческой деятельности, проблему роста знаниеемкости производства и, в конечном итоге, проблему эволюции современных производительных сил вообще: не только перехода от одной технологической парадигмы или технологического уклада к другому, но и качественной оценки тенденции развития этих производительных сил. Потому что, когда мы говорим просто о технологических укладах или технологических парадигмах, не хочу сказать, что вообще выпадает из внимания, но в значительной мере остается в стороне то, что принципиально меняется роль знания и культуры в развитии производства. В теории ноономики это центральный момент.

Именно с позиций теории ноономики можно понять те проблемы, с которыми сталкивается, например, человечество при использовании искусственного интеллекта. Недавно появилось письмо большого числа экспертов в этой области, которые призвали остановить процесс машинного обучения, опасаясь тех последствий, к которым это может привести. Я думаю, они не в том увидели проблему. 

Искусственный интеллект действительно таит в себе потенциальные риски, но они не с связаны с тем, что он приобретет мифическую самостоятельность, и случится бунт машин. Его основный риск в том, что люди начнут использовать искусственный интеллект как интеллектуальные костыли и перестанут развивать свой собственный интеллект. В этом основная его проблема. Аналогичная проблема возникает при гиподинамии, когда человек перестает двигаться и тем самым наносит ущерб самому себе, своей собственной природе. Та же самая проблема с перееданием, когда в погоне за вкусовыми ощущениями люди неконтролируемо начинают потреблять пищу, и в результате возникает ожирение. Фактически в чем опасность искусственного интеллекта, точнее его применения? В отказе от приобретения новых знаний в пользу ограничения только подбором и систематизацией уже имеющихся. Да, это очень полезная функция, которую может выполнять искусственный интеллект для человека, но если не ограничить себя только этой функцией, то мы лишаем себя перспективы развития. Вот в чем проблема.

Другая сторона вопроса: а как влияет креативность на изменение экономических отношений, а затем — и на проблему эволюции экономических общественных отношений в неэкономические?

Мы видим, что с развитием креативности у нас происходит изменение, эволюция отношений собственности, рынка, планирования, в конце концов меняется наша оценка того, какую роль играет в экономике финансовый капитал, и т.д. Креативность меняет социально-классовую структуру общества. Она уже не та, какая была в XIX веке, и даже не та, что была в середине XX века. Эта структура меняется именно под воздействием изменений роли творческого труда. Меняется природа самого человека. Новые знания, новые технологии, новые возможности создают развилку. Человек по-разному их может использовать: он может их использовать для развития своего потенциала, а может — для разного рода неконтролируемых, неосознаваемых и нерациональных процессов, которые могут подорвать сами основы человеческого существования. И мы тоже наблюдаем такие тенденции.

Ну, и наконец, можно сказать, что есть проблема столкновения творческих процессов, творческой эволюции человеческой деятельности с существующей оболочкой экономических отношений, которые придают им очень искаженную форму. Скажем, концепция человеческого капитала — это, на мой взгляд, неадекватное отражение возрастания роли творческой деятельности человека, потому что она сводит этот процесс только к зарабатыванию денег.

Возможности технологического маневра

Александр Широв,

член президиума ВЭО России, директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член-корреспондент РАН

Александр Широв, член президиума ВЭО России, директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член-корреспондент РАН В обществе сейчас сложилось определенное позитивное отношение к...

В обществе сейчас сложилось определенное позитивное отношение к тому, что происходит в экономике, потому что ожидание от довольно серьезного шока, который связан с резким ухудшением торгово-экономических отношений с крупнейшими развитыми странами, безусловно, оказался ниже, чем предсказывало большинство аналитиков. Экономика восстанавливается. Если те тенденции, которые сложились в первом и в начале второго квартала, мы наложим на весь год, то мы получим темпы роста порядка 2%, и это очень много по отношению к тому, что мы ожидали. Однако в реальности набор ограничений экономического развития никуда не делся, и поэтому наша оценка: 2% роста, по-видимому, в этом году не получится. Ограничения, к которым можно отнести постепенное снижение эффективности бюджетного импульса, ограничения, связанные с экспортом, снижение прибыли компаний — несут довольно серьезные трудности в средне- и долгосрочной перспективе. При этом для того, чтобы поддержать наше место в мировой экономике, мы должны обеспечить темпы роста 4-5%. Понятно, что рост экономики — это рост доходов, рост доходов — это наши возможности по преодолению ограничений, которые перед нами стоят, и роль научно-технологического развития здесь играет ключевое значение.

Прежде всего нужно сказать о том, что происходит в мировой экономике. А здесь, как это не парадоксально, уровень неопределенности в отношении сценариев развития снижается. С чем это связано? Если еще 2, 3, 4 года назад мы говорили о том, что есть два возможных направления развития мировой экономики — регионализация и продолжение глобализации в некоторых возможных формах, то сейчас у регионализации нет какой-либо внятной альтернативы. Это означает, что крупнейшие развитые и развивающиеся экономики создают свои контуры экономического влияния и пытаются быть независимыми друг от друга. К чему это ведет? Во-первых, к тому, что доля развивающихся экономик, безусловно, растет, но где-то за пределами 2030 года ситуация будет складываться таким образом, что рост доли этих стран начнет замедляться, потому что будут замедляться и темпы роста мировой торговли и мирового ВВП. Что касается контура развитых стран, то мы можем видеть, что тенденция к увеличению доли США в структуре мирового ВВП. При этом доля США будет расти, скорее всего, за счет ЕС, Японии, то есть тех стран, которые будут иметь относительно низкие темпы экономического роста.

Прогноз со снижением темпов роста мировой экономики и одновременно регионализации создают для России как выгоды, так и возможные угрозы. То есть мы получаем возможность контроля над дополнительными цепочками создания добавленной стоимости в контуре развивающихся стран, но при этом вся мировая экономика будет развиваться медленнее.

Регионализация требует вложений в НИОКР

Ключевая проблема регионализации в том, что она невозможна без того, чтобы крупные развивающиеся экономики, такие как Китай, Россия, Бразилия, Индия, не нарастили бы долю затрат на исследования и разработки. Они не смогут конкурировать с развитыми странами, если этого не произойдет, и поэтому это является неизбежным следствием того, что сейчас происходит в мировой экономике. А если это будет происходить, то, по нашим оценкам, совокупные мировые затраты на исследования и разработки вырастут примерно на 200 млрд долларов в ближайшей перспективе по отношению к текущему уровню. Это около 20%. Это значит, что возникнут условия для существенного ускорения темпов научно-технологического развития. И мы должны понимать, по каким направлениям пойдет это развитие. Прежде всего это цифровизация, медицина и промышленный инжиниринг. И вот здесь для нас опять вызов, потому что Россия сейчас имеет совокупные затраты, внутренние и импортируемые, порядка 2,5% ВВП, а нужно 4%. Вот эти 1,5% ВВП мы должны добрать из собственных затрат на исследования и разработки и из использования затрат на исследования и разработки дружественных стран. Это серьезный вызов для всей научно-технологической политики в нашей стране.

Когда мы говорим про науку, то мы говорим про затраты на НИОКР, и очень мало говорим о том, что сами по себе затраты на НИОКР являются важнейшим инструментом поддержания уровня экономической активности в стране. Посмотрите на мультипликаторы прямых затрат на исследования и разработки. Например, на каждый рубль, потраченный на исследования и разработки, в нашей экономике мы имеем 1 рубль 43 копейки дополнительного прироста ВВП. Это довольно приличный мультипликатор. Но это еще не все. За счет того, что мы тратим на исследования и разработки, мы повышаем эффективность экономики. А это еще добавляет порядка 10–12 копеек в самом худшем случае. То есть вот это взаимовлияние общих объемов затрат на исследования и разработки и их влияние на эффективность экономики — это та вещь, которую нужно считать и на которую нужно обязательно обращать внимание.

Понятно, что затраты на исследования и разработки только тогда оказывают влияние на эффективность экономики, когда связаны с инвестициями. Мы постоянно говорим о том, что нам необходимо повышать норму накопления. Норма накопления основного капитала, то есть доля инвестиций в ВВП. Но это не вся правда. Вопрос: как повышать эту норму накопления, до каких уровней и к чему мы должны стремиться? И здесь есть несколько важных аспектов.

Первый: простой рост нормы накоплений не всегда приводит к хорошим результатам. 34% нормы накопления в экономике СССР отнюдь не помогли нам избежать того краха, который постиг советскую экономику в конце 80-х годов. Поэтому простой рост нормы накопления — это еще не все.

Второй момент: важно, как мы насыщаем норму накопления. Пока мы видим, что в технологической структуре инвестиций у нас начинает падать доля машин и оборудования. Мы имели этот спад после первого тура санкций в 2014–2015 году, когда потеряли примерно 7 процентных пунктов в доле машин и оборудования в структуре инвестиций. Мы имеем это уже и в 2022 году. И ясно, что пока тенденция сохранится. Поэтому насыщение машинами и оборудованием нашей инвестиционной активности — это ключевая задача.

И, наконец, ясно, что безудержный рост нормы накопления может войти в противоречие с задачами по поддержанию уровня и качества жизни населения. Например, при темпах роста порядка 3,2% среднегодовых и норме накопления 25% потребление домашних хозяйств будет расти примерно на 2%. А вот если у нас при темпах роста чуть выше 4 норма накопления будет 30%, то это значит, что потребление домашних хозяйств будет практически нулевым. Баланс между инвестициями и потреблением, уровнем и качеством жизни — это тоже ключевая задача. Поэтому мы должны избрать такой путь насыщения инвестиционных потребностей нашей экономики, который бы не приводил к избыточному давлению на уровень и качество жизни населения.

С чем мы столкнулись? С тем, что после событий прошлого года дефицит инвестиционных товаров на нашем рынке составляет в рублях примерно 1,1 трлн руб. Да, мы расширили немного производство, то есть произошло определенное импортозамещение, да, осуществляется параллельный импорт порядка 700 млрд руб., но этот дефицит есть. А он как раз и приводит к тому, что проседает доля машин и оборудования в структуре инвестиций. Для того чтобы решить эту проблему, безусловно, требуется новая промышленная и научно-технологическая политика. Казалось бы, 1 триллион — это не такие большие деньги на фоне 160 трлн нашего ВВП, но это требует серьезных усилий. Его то нам может и не хватить для того, чтобы обеспечить устойчивость роста в средней и долгосрочной перспективе, и это нужно понимать.

Вопрос сложности экономики

Каким путем нам идти? Очень долгое время говорили про постиндустриальную модель развития экономики, когда надо облегчать экономику, повышать эффективность и таким образом добиваться результата. К сожалению, как показывают наши расчеты, мы себе этого позволить сейчас не можем. Наиболее эффективной политикой сейчас была бы политика постепенного усложнения экономики за счет расширения уровня кооперации, соответственно повышение доходов на этой основе. А вот уже после того, как мы получим рост ВВП и рост потенциала экономического роста на базе развития межотраслевых взаимодействий, вот тогда можно переходить к следующей стадии — стадии увеличения ВВП на базе роста добавленной стоимости выпуска, то есть роста эффективности производства. Поэтому последовательность действий такая: сначала усложнение экономики, потом повышение, резкое повышение ее эффективности.

Та ситуация, в которой находится наша экономика, не позволяет проводить нам какую-то единую магистральную экономическую политику в долгосрочной перспективе, поэтому, когда мы говорим про стратегическое планирование или про формирование стратегии развития экономики, речь идет прежде всего о выборе направлений эшелонирования экономической политики. И поэтому ближайшая перспектива, до 2035 года, по нашему мнению, распадается, на три отрезка: первый — адаптация к тем условиям, которые сложились. При этом многие коллеги отмечают, что адаптация уже состоялась. Я с этим не согласен. Адаптация продолжается, и она будет продолжаться еще 2–3 года, на мой взгляд. Затем мы должны будем перейти к стадии структурной перестройки экономики и, наконец, на этой основе реализовывать тот потенциал, который, как я уже говорил, должен к этому периоду времени, то есть к 2030-м годам, составить не менее 4–5%. Что важно? Важно, что этап структурной перестройки экономики позволяет нам достигать темпов роста порядка 3–3,5%. На это нужно ориентироваться, в том числе ориентироваться с точки зрения решений в области экономической политики.

Конечно, все это связано с тем, что структурная перестройка будет требовать внедрения новых технологий в самых разных видах экономической деятельности, и это будет приводить к существенным структурным сдвигам в нашей экономике. Что такое структурные сдвиги? Прежде всего это рост значимости одних секторов для формирования экономической динамики и снижение значимости других. И вот если связать структурные и технологические характеристики развития российской экономики, то, по нашим оценкам, мы получаем вот такую картину. Главное направление влияния технологий на структурные характеристики нашей экономики — это снижение торговых, транспортных наценок, это снижение доли добычи полезных ископаемых, это постепенный рост энергоэффективности и постепенное снижение влияния на экономическую динамику среднетехнологических отраслей низкого уровня и сельского хозяйства.

Что же будет увеличивать свое влияние на развитие экономики? Прежде всего строительство, но это понятно. К сожалению, у нас нет другого варианта, кроме как временного замещения качественных инвестиционных ресурсов массовыми, поэтому доля стройки в ближайшие годы будет расти. Второй момент — это среднетехнологические отрасли высокого уровня. Речь идет о производстве транспортных средств и оборудования, авиастроении и так далее. Связь и телекоммуникации — вот это как раз размен, увеличение затрат на IT-технологии будет как раз способствовать снижению торговой и транспортной наценки. То есть вот эти межотраслевые взаимодействия будут наиболее интенсивные в этом контуре. Безусловно, рост затрат на исследования и разработки. Мы без этого, к сожалению, не сможем обеспечить никакие приемлемые темпы экономического роста.

И, наконец, нужно понимать, что при всей значимости высокотехнологичных отраслей обработки их вклад повысится, но не радикально. У нашей экономики есть перспективы, и главное, что нам здесь предстоит — это рывок в научно-технологическом развитии.