Пятница, 20 сентября, 2024

К чему ведет мировая экономическая фрагментация?

Михаил Головнин,
директор Института экономики РАН, член-корреспондент РАН, член Президиума Международного Союза экономистов, член Президиума ВЭО России

Сфокусируюсь на термине, который уже вошел в научную литературу – «фрагментация». Не могу сказать, что мы наблюдаем в полной мере эти тенденции статистически, но, на мой взгляд, ярким показателем является как раз снижение темпов роста международной торговли. Если смотреть с точки зрения финансов, был достаточно серьезный шок в 2022 году, когда возросла и волатильность на мировых финансовых рынках, и сократились международные валютные резервы, что тоже можно отнести к одному из следствий процесса фрагментации. В 2023 году произошла некоторая стабилизация в части снижения волатильности и восстановления объема резервов.

На мой взгляд, что важно отметить в отношении финансовой системы: если мы можем в какой-то степени говорить о многополярности применительно к реальному сектору, торговле, в финансовой системе однополярность сохраняется. И, на мой взгляд, во многом тенденция к фрагментации является следствием этой однополярности. Почему? Мы видим, как санкции в отношении России фактически выключают ее из однополярной финансовой системы, где существует монополистическая инфраструктура, как в банковской сфере, так и на рынке ценных бумаг. Отчасти можно говорить о появлении Китая как отдельного, самостоятельного финансового центра, но мы прекрасно понимаем, что это центр во многом закрытый, в меньшей степени ориентирован на международные связи и очень специфический с точки зрения участия в международном движении капитала. Мы привыкли говорить о Китае с точки зрения прямых инвестиций, но на самом деле во многом он взаимодействует с другими странами именно через кредитную систему, государственные кредиты. И если говорить о долговой проблеме, она во многом проявляется именно в задолженности перед Китаем.

Произошло снижение темпов инфляции. Но я бы вот над чем задумался: а почему был всплеск инфляции в 2022 году? Не в смысле конкретных факторов, мы их можем назвать, но они действовали и на более ранних этапах, и цены на энергоносители росли гораздо существеннее в предыдущие периоды. На мой взгляд, одним из возможных ответов может быть рост фрагментации в мировой экономике, потому что сложившимся мнением было, что именно глобализация оказывала сдерживающее воздействие на глобальные темпы инфляции.

Очень важный момент – сохранение высоких процентных ставок денежно-кредитной политики. Причем я подчеркну: высоких процентных ставок в условиях снижающейся инфляции. Что это означает? Это означает рост реальных ставок процента и ужесточение условий на мировых финансовых рынках, что подчеркивается в докладе ООН. И вот здесь я бы хотел перейти к проблеме долговой нагрузки в мировой экономике.

Если в 2021–2022 году формально по отношению к ВВП долговая нагрузка несколько снизилась, то в 2023 году ее рост возобновился. По данным Института международных финансов, по итогам первого полугодия 2023 года долг составил примерно 336% от мирового ВВП, включая финансовый сектор, в абсолютном выражении – 307 трлн долларов. В первом полугодии долговая нагрузка возросла на 10 трлн долларов, причем в основном за счет развитых стран. Мы понимаем прекрасно, что даже в тех условиях, когда нагрузка снижалась формально, в основном, за счет высокой инфляции в 2021–2022 году, росли издержки обслуживания долга, потому что повышались процентные ставки.

Еще раз повторюсь, наблюдаемое сейчас сочетание растущих реальных процентных ставок и долговой нагрузки осложняет проблему долга. Понятно, что в краткосрочном плане это во многом проблема наименее развитых стран или стран с формирующимися рынками, не самых крупных, то в среднесрочном и долгосрочном планах – это проблема развитых стран, которые формируют основную часть глобального долга. И ее необходимо каким-то образом решать, а мы прекрасно понимаем, что в условиях фрагментации найти консенсус становится все сложнее. Фрагментация – это еще и проблема поиска решения глобальных проблем в существующих условиях.

И в завершении скажу несколько слов насчет такого близкого мне предмета, как денежно-кредитная политика. Меня порадовало, что ООН отметили тройную цель в своем докладе – экономический рост, контроль инфляции и финансовая стабильность, а не только инфляция, на которой часто концентрировались в последнее время. Да, мы понимаем, что в 2023 году ужесточение политики привело к замедлению роста, но опять же это замедление не было таким уж существенным. Те тренды, которые мы наблюдаем, пока не так однозначны. Я согласен, что многие риски, может быть, остаются скрытыми.

На мой взгляд, очень важный момент, который учитывается уже и в России, – это акцент в монетарном регулировании развивающихся стран таких составляющих, как управление движением капитала, то есть, в кавычках, ограничение на трансграничное движение капитала, макропруденциальная политика и регулирование валютного курса. Об этом много говорили, но это не выражалось в полной мере, но в 2022 году существенные подвижки в этом отношении произошли. И, наконец, нестабильность, которая проявляется в отдельных странах с формирующимися рынками, я имею в виду Аргентину, Турцию. Да, она была и до этого, но что показательно? Пока мы не наблюдаем массовых эффектов заражения между странами с формирующимися рынками, которые были, скажем, на рубеже 1990-2000 годов, и в этом смысле это тенденции, скорее, позитивные.

Но повторюсь, на мой взгляд, одна из ключевых проблем – это необходимость поиска решений таких глобальных вопросов, которые в нынешних условиях фрагментации становятся весьма сильно затрудненными.

Дезинформация как риск в мировой экономике

Владимир Миловидов,
заместитель директора по научной работе ИМЭМО имени Е.М. Примакова РАН, д.э.н., заслуженный экономист РФ, член Координационного Совета Международного Союза экономистов

Накануне Всемирного экономического форума его был опубликован доклад о рисках. Интересно сопоставить этот доклад с докладом ООН об экономических перспективах.

Что любопытно? Эксперты Всемирного экономического форума делят прогнозируемый период на два отрезка – двухлетний и десятилетний. На двухлетнем отрезке из трех градаций рисков – шторм, состояние турбуленции и средне неспокойная ситуация – больше половины респондентов отметили, что ситуация будет неспокойной. А вот на горизонте до 10 лет практически 50% респондентов отмечают, что ситуация будет близка к штормовой или, как минимум, к турбулентной. Это во-первых.

Во-вторых, очень интересно распределились риски, которые видят эксперты Всемирного форума на этот период.

На ближайшую перспективу первую строчку среди всех рисков, которые они отмечают, заняла недостоверная информация и дезинформация, то есть, по существу, искажение информационной среды, в которой мы живем. Невольно хочется сопоставить такие оценки с экономическими прогнозами. Как будут реализовываться экономические прогнозы в условиях, если мы действительно живем в эпоху, когда движение или обращение информации о реальном положении вещей становится крайне затрудненным? Очень часто, это уже стало притчей во языцех, нашу эпоху называют постправдой или эпохой, когда вообще правды не существует, но, тем не менее, вопрос о роли знаний и информации в этот переходный турбулентный период, как мне кажется, очень сильно возрастает. Именно он мешает нам зачастую оценить существующие тренды.

России удалось выстоять в это сложное время, в том числе благодаря появлению нового флота, который позволяет перевозить нефть, а ведь эта информация была недоступна для многих. Это было сделано не открытым образом, так скажем.

И другой момент. Австралийский мозговой центр Lowy оценивает ситуацию развития в Азии и выводит так называемый Азиатский индекс силы. По перспективам экономики наша страна там поставлена на 6 место по паритету покупательной способности, но мы стоим на втором месте после Соединенных Штатов Америки по силе сопротивляемости и восстанавливаемости экономики.

Совмещая такого рода факторы, мне хочется сказать следующее: в условиях, когда происходят такие сильные трансформационные процессы, когда движение информации о реальных процессах сильно завуалировано, а где-то и впрямую скрыто, возникают удивительные факторы восстановления экономики, ее сопротивляемости и развития.

Мы видели, как в прошлом году на глазах менялись цифры прогнозов от отрицательных 4% роста российской экономики. Это все говорит о том, что на сегодняшний день, конечно, давать и делать оценки крайне сложно, и многое зависит (я в это очень глубоко верю) от того, как происходящие события выражаются в конкретном поведении экономических агентов, людей, бизнеса. Их реакция на происходящее зачастую сложно поддается перспективным оценкам, но именно она зачастую ведет к тем неожиданным положительным, но иногда и отрицательным результатам. И поэтому на обозримую перспективу те факторы, которые перечислены в докладе ООН, мне кажется, было бы важным еще и проанализировать и изменить с учетом оценки возможной реакции экономических агентов, которая очевидно будет меняться.

Ложная приоритизация целей устойчивого развития ООН

Борис Порфирьев,
научный руководитель Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, руководитель секции экономики Отделения общественных наук РАН, академик РАН, член Президиума Международного Союза экономистов, вице-президент ВЭО России

Я согласен с тем, что нам предстоит затяжной период медленного роста, угрожающий достижению целей устойчивого развития. Инвестиционные процессы, которые прослеживаются в последнее время, не дают оснований для того, чтобы увидеть какой-то перелом тех тенденций, которые сложились в 2023 году. (Я сейчас не имею в виду удачные результаты нашей экономики). В докладе ООН по-прежнему уделяется довольно серьезное внимание так называемым зеленым тенденциям, природным рискам и проч. Эти тенденции сохраняются на протяжении последних докладов, если посмотреть предыдущие выпуски этих докладов.

Авторы говорят о том, что необходимо решать проблему все более частых природных бедствий, связанных с климатом. Я хотел бы сказать, что тут немножко поскромничали авторы доклада. Проблема связана не только с климатом. Если мы посмотрим последние числа, которые нам представила Мюнхенская перестраховочная компания в докладе за прошлый год о природных катастрофах, то мы увидим, что из 250 миллиардов долларов ущерба, который зафиксирован этим гигантом, значительная часть пришлась на землетрясения, то есть это отнюдь не только климат. При этом застраховано было, как вы помните, менее 40%. Кстати, вулканическая деятельность тоже возросла. Здесь нужно все иметь в виду и не сводить исключительно к климатической повестке.

Генсек ООН говорит, что мы должны опираться на прогресс, достигнутый в прошлом году – этот тезис мне совершенно непонятно, потому что в докладе ситуация характеризуется как не очень хорошая даже в 2023 году, не говоря про ожидаемый 2024-й. Всего за несколько месяцев до этого, делая большой доклад на саммите устойчивого развития, по собственным словам генсека, из 140 задач устойчивого развития более или менее устойчивый прогресс прослеживается на сегодняшний день по 12%, 50% – в сложном состоянии, а примерно треть – стагнация или откат назад. На какой прогресс он хочет опираться, хотелось бы знать.

Эти обстоятельства наталкивают нас на очень важное размышление по поводу курицы и яйца. Если смотреть на многие проекты и программы устойчивого развития, в них устойчиво доминирует климатическая повестка: как было зеленым цветом выкрашено, так это и остается. То же касается доклада Всемирного экономического форума. Там на десятилетнем отрезке мы видим, что главный вызов, перед которым стоит человечество, – климатический.

Ложная приоритизация создает не те посылы для выбора правильной экономической политики и экономического механизма. Мне кажется, что если такие приоритеты будут сохраняться, устойчивый экономический рост не вытащить. Наоборот, должны быть поставлены во главу угла традиционные цели устойчивого развития, связанные со снижением бедности, борьбой с голодом, болезнями. В той же энергетике прежде всего речь должна идти об устойчивом обеспечении потребности всех в энергии, и только во вторую очередь речь должна идти о зеленых источниках энергии.

По поводу финансирования я бы согласился с акцентом доклада на том, что, бесспорно, оно должно направляться и на устойчивое развитие, и зеленую повестку, потому что имеет место колоссальное недовыполнение обязательств.

Обращаясь еще раз к климатической повестке, еще обратил бы внимание на ужасную асимметрию, когда вся все заточено исключительно на борьбу с выбросами парниковых газов и практически полностью игнорирует вторую часть этой политики, которая связана с адаптацией экономики и населения к последствиям климатических бедствий. Если мы посмотрим на финансирование, разрыв – в десятки раз, и это влечет за собой, конечно, колоссальные проблемы для устойчивого развития прежде всего тех стран, которые находятся в наиболее уязвимом положении, – развивающиеся страны и островные государства.

Это подрывает основы устойчивого роста в целом, и сами перспективы низкоуглеродного развития повисают. Когда речь идет о том, что в ближайшие 30 лет нужно вложить 150 триллионов долларов в мировую экономику – примерно по 5 триллионов в год. Мы понимаем, что источники этого роста находятся в сфере, которая должна обеспечить этот рывок. Если это все идет исключительно на новейшие технологии, с которыми зеленый переход связывается, конечно наиболее капиталоемкие, то, конечно, устойчивость и вся совокупность целей устойчивого развития подрываются. Я возвращаюсь к тому, с чего начал: соглашаюсь с постановкой вопроса авторами доклада – такого рода подход влечет за собой угрозу целям устойчивого развития на ближайшую перспективу, на 2024 год уж точно.

Пока видна лишь биполярная модель на основе США и Китая

Александр Данильцев,
директор Института торговой политики «Высшей школы экономики», д.э.н.

Фрагментация, о которой сегодня не раз говорили, может усиливаться не просто за счет политических проблем, торговых войн и прочего, но очень возможна технологическая фрагментация. Если эти две проблемы соединятся, то они составят действительно существенную проблему, и Россия с союзниками окажутся в не самых благоприятных «фрагментах» с этой точки зрения.

Мы часто в последнее время говорим о формировании многополярной мировой экономики. Может быть, я пессимист, но, на мой взгляд, пока что просматривается, скорее, биполярная модель на основе Соединенных Штатов и Китая. Естественно, растет доля развивающихся стран, в том числе крупных экономик, но давайте посмотрим. Такой крупный блок, как Европейский союз сейчас сильно ослаблен. Второй крупный, хорошо организованный блок – ЕАЭС – испытывает давление ограничений. Все остальные пока – не более, чем альянсы, более аморфные, не столь организованные, чтобы стать концентрированным центром силы. Отдельные страны, кроме Китая и США, не оказывают такого влияния на развитие мировой торговли, мировой экономики в целом.

Следующая проблема – это, конечно, ослабление влияния и роли многосторонней системы регулирования. Здесь есть риск развала главенства права в международной торговле. Есть отдельный риск, связанный с этим – в том, что вопросы электронной торговли – пока натурально бесхозные с точки зрения многостороннего влияния и регулирования. Очень опасно оставлять без правил наиболее быстро растущую передовую часть торговли с новыми технологиями, которые естественно, будут усиливать свое влияние. А не регулируются никак, и здесь есть риск не просто каких-то межгосударственный трений, конфликтов, но конфликтов на уровне крупнейших корпораций. Данная сфера рискует попасть под влияние частного регулирования, и дальше начнутся войны стандартов, которые могут быть очень разрушительными.

Влияние политики на торговлю – не новый вопрос, но сейчас мне хочется вспомнить слова, который произнес еще при первом раунде санкций против РФ (после 2014 года), один из руководителей Всемирной торговой организации: «Торговля заражена политикой». Это, конечно, тоже большая проблема, потому что бизнес и политика всегда, как правило, находятся в конфронтации даже на организационно-административном уровне.

Много говорилось про зеленую экономику и проблемы достижения ЦУР. Здесь надо еще один момент отметить, который усиливает значение этих вопросов – отсутствие в экономике и торговле прорывных достижений, которые могли бы вселить уверенность в возможность развития, договороспособность и так далее.

Известная проблема – это изменение соотношения между темпами развития экономики в целом и торговли не в пользу торговли. Не следует поддаваться иллюзии, что значение торговли падает. Она может быть очень сильным дестабилизирующим фактором. Этот спорный вопрос требует дальнейшего изучения. Один пример: если взять сумму дисбалансов мировой торговли (это не совсем абсолютный показатель, но тем не менее), за последние 20 лет она выросла в 3,5 раза. Понятно, что ее величину надо соотносить с объемами торговли, но абсолютный размер тоже имеет значение. Скажем, позитивный дисбаланс в России вырос в 5 раз, у Китая – в 3–4 раза, у Германии – в 1,5 раза, у Бразилии – в 3, у Индии в 20 ра, у США – в 2,5 раза, у Турции – в 5 и так далее. То есть это уже некий такой фактор, дестабилизирующий мировую торговлю, и он, мне кажется, непосредственно связан с проблемой использования альтернативных валют, являясь существенным ограничением для этого. Почему? Потому что известно, что клиринговые механизмы, использование национальных валют не является большой проблемой при сбалансированной торговле, а вот если торговля не сбалансирована, тогда это действительно проблема, и тогда возникает вопрос урегулирования балансов и опять возникает вопрос конвертируемых или каких-то мировых валют.

В докладе ООН прямо приводится информация и сопоставление инструмента субсидирования как свидетельства усиления государственного влияния. И здесь, конечно, ящик Пандоры открыл прежде всего Китай. (Первой была Европа, теперь Китай). И здесь есть, конечно, риск того, что конкуренция в мировой торговле может быть в известном смысле подменена соревнованием бюджетов, чего и опасается международное торговое сообщество со стороны Китая. Получается, что побеждает не тот, кто организует более эффективное производство, а тот, кто имеет хорошие бюджетные ресурсы.

И еще одна проблема, в моем анализе – последняя. Она актуальна прежде всего для России: мы рискуем налететь на те же грабли, на которые налетели с Евросоюзом, когда вся торговля очень сильно сконцентрирована на одном партнере или ограниченном количестве партнеров, сейчас это Китай. Нужно как-то эту проблему решать. Проблема альтернативных рынков очевидно в том, есть ли они вообще и как их создать в таком размере.

ВЭО России поздравляет коллег с государственными наградами

В соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 05.02.2024 г. № 91 «О награждении государственными наградами Российской Федерации» за большой вклад в развитие отечественной науки, многолетнюю плодотворную деятельность и в связи с 300-летием со дня основания Российской академии наук награждены:

МЕДАЛЬЮ ОРДЕНА «ЗА ЗАСЛУГИ ПЕРЕД ОТЕЧЕСТВОМ» II СТЕПЕНИ

Борис Николаевич Порфирьев — вице-президент ВЭО России, член Президиума Международного Союза экономистов, академик РАН, руководитель секции экономики Отделения общественных наук РАН, научный руководитель Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, д.э.н, профессор

ОРДЕНОМ ПОЧЕТА

Глазьев Сергей Юрьевич — вице-президент ВЭО России, вице-президент Международного Союза экономистов, академик РАН, министр по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии, д.э.н., профессор

МЕДАЛЬЮ ОРДЕНА «ЗА ЗАСЛУГИ ПЕРЕД ОТЕЧЕСТВОМ» II СТЕПЕНИ

Альберт Рауфович Бахтизин — член Президиума ВЭО России, член Президиума Международного Союза экономистов, член-корреспондент РАН, директор Центрального экономико-математического института РАН, д.э.н.

ОРДЕНОМ ДРУЖБЫ

Георгий Борисович Клейнер — член Президиума ВЭО России, член-корреспондент РАН, заместитель научного руководителя, руководителя научного направления «Мезоэкономика, микроэкономика, корпоративная экономика» Центрального экономико-математического института РАН, д.э.н., профессор

ОРДЕНОМ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО

Роберт Искандрович Нигматулин — член Правления ВЭО России, академик РАН, научный руководитель Института океанологии РАН имени П. П. Ширшова, член Президиума РАН, д.ф-м.н., профессор

ОРДЕНОМ ПОЧЕТА

Алексей Джерменович Гвишиани — член Правления ВЭО России, член Координационного Совета Международного Союза экономистов, академик РАН, научный руководитель, главный научный сотрудник Геофизического центра РАН, председатель Научного совета РАН по изучению Арктики и Антарктики, доктор физ-мат.наук, профессор

Вольное экономическое общество России поздравляет уважаемых коллег с награждением высокими государственными наградами.

«Уважаемые коллеги, ваш высочайший профессионализм, многолетний благородный труд, преданное служение науке и Отечеству получили почетную заслуженную оценку. Примите самые искренние и наилучшие пожелания дальнейших успехов в Вашей деятельности на благо науки и Российской Федерации!», — отметил президент ВЭО России Сергей Бодрунов.

Ложные знания становятся риском для экономики

Георгий Клейнер,
Заместитель научного руководителя, руководитель научного направления «Мезоэкономика, микроэкономика, корпоративная экономика» ЦЭМИ РАН, член-корреспондент РАН, член Президиума ВЭО России

Экономика представляет собой сложную систему, состоящую, конечно, из многих составляющих, в том числе географическом, функциональном, институциональном, когнитивном и так далее. И кроме того, она имеет ярусы: макроэкономика, мегаэкономика, мезоэкономика и микроэкономика.

Я ждал от этого доклада, который играет чрезвычайно большую роль, потому что не так много столь авторитетных изданий, которые видят экономику как бы с высоты птичьего полета, замечая самые разнообразные явления, именно многоуровневости, которая привносит многое из того, что не видно в одноуровневом докладе. Если мы замечаем только страны, мы не видим то, что происходит в них, если мы замечаем только потоки между странами, мы не видим проектов, если мы видим только проекты, мы не видим общей средовой структуры, общей структуры межстранового климата, и так далее, и так далее. И я видел свою задачу, знакомясь с этим проектом, дополнить некоторые моменты, касающиеся аспектов многополярности и многоуровневости.

Если рассматривать многополярные риски, то, конечно, мы можем легко выделить географические риски, которые связаны с ситуацией в различных регионах, в том числе и конфликтные и даже военизированные ситуации. Мы можем выделить разрывы цепочек, которые соединяют мировую экономику. Сейчас эти цепочки разрываются, и это влечет очень серьезные последствия. Мы видим это и в Красном море, и в других регионах, и в связи с Тайванем.

Чего не хватает здесь? Я бы выделил риски, связанные с информационными проблемами. Переход информации из одной страны в другую, переход знаний из одной страны в другую. Я не отождествляю информацию и знания, так как знания представляют собой концентрированный и апробированный вид информации. Что показывает когнитивный анализ? Переход недостоверных знаний и недостоверной информации, эта динамика антизнаний представляется очень серьезным риском, в первую очередь потому, что его не замечают, и антирисковых мероприятий, направленных на это, нет. Никто не восстанавливает антизнания, не переводит их в знания, не контролирует валидность знаний, даже фундаментальных, которые путешествуют в экономике и рождают неоправданные ожидания, неоправданные настроения.

Что бы я хотел тут высказать еще в смысле многоуровневого анализа. Где происходят экономические конфликты между трудом, капиталом, знаниями, инвестициями и так далее? На микроуровне, на уровне предприятий. Часто считается в академических аудиториях, что предприятия сами как-нибудь между собой разберутся, подтянутся в институциональной системе. Но нельзя исключать из таких документов, как доклад, который мы сегодня обсуждаем, ситуацию на микроуровне. Ситуация сейчас такова, что жизнь предприятий в России, по крайней мере, да и не только в России, но в России в наибольшей степени это заметно, жизнь огромного количества предприятий находится под угрозой. Они сейчас практически переходят из одной жизни в другую, из жизни с иностранными собственниками в жизнь без них, – эта бескислородная жизнь существенно изменяет ситуацию в экономике. И это страшный риск, который необходимо микшировать. Кроме того, дефицит кадров сам по себе тоже меняет ситуацию на предприятиях. Появляются какие-то неквалифицированные замены. Это относится и к людям, и к комплектующим, и к технологиям, и так далее.

Что показал анализ проектов, которые в 2024 году реализуются в мире? Они носят, как правило, краткосрочный характер. Это льготы краткосрочного планирования, большинство проектов носит микрохарактер и является краткосрочным. Ни один из мегапроектов не завершается в 2024 году или ближе к нему. И отсутствие этих мегапроектов – это барьеры. Сейчас часто говорят о фрагментации. Но фрагментация – результат, а процесс состоит в барьеризации. И вот выставление этих барьеров – это рост рисков в экономике.

Микроэкономические риски, мезоэкономические риски, отраслевые, региональные – они приводят к макроэкономическим рискам, что в итоге выражается в утере критериев производительности. В этой связи чем я хотел закончить? Сочетание рисков и шансов – это проблема стратегического планирования и необходимо при построении системы стратегического планирования сочетать эти два подхода – рисковый и шансовый. Баланс между разнообразием и однородностью мировой экономической системы – это одна из основных задач, которую должна решать в первую очередь Организация Объединенных Наций, которая сейчас эти вопросы даже не ставит. И последнее хотел сказать: В ИМЭМО разработан очень интересный и, по-моему, чрезвычайно важный научно-методологический комплекс для стратегического планирования, где все эти составляющие сведены в некое единое целое. И потребность в системном, целостном описании экономики и по вертикали, и по горизонтали, по различным пространствам – это то, что хотелось бы видеть в докладе, подобном тому, который мы сегодня обсуждаем.

Россия пока слишком отстает по доле инноваций

Абел Аганбегян,
академик РАН

В докладах ООН и других структур об итогах и прогнозах нет слов «инновации» и «качество», есть только количество. Мы смотрим: ВВП растет на столько-то процентов. Ну и что? Важнее посмотреть, что растет. Это что-то – какое-то новое качество. Оно может расти на 10%, а потребительская стоимость его – в 10 раз. Например, полупроводник, который в 10 раз быстрее. Все мы понимаем, что рост ВВП все меньше и меньше характеризует реальное развитие, и чем страна находится выше, она меньше развивается,потому, что им, например, не нужно больше мяса. Американцы едят 115 кило. Куда больше? Они сокращают производство металлов, сокращают производство угля. Зачем они им?

А почему развивающиеся страны развиваются так быстро? За счет традиционных отраслей, потому что они пока бедные, но когда они станут богатые, они не смогут развиваться за счет ВВП, так как тогда развитие происходит за счет инноваций.

Было исследование, которое хорошо прокомментировали и в Высшей школе экономике, и в Институте прогнозирования. Были выделены 2500 самых крупных инновационных компаний мира, и по каждой компании дана масса сведений. И вот если взять объем этих компаний, у которых НИОКР занимает, грубо, 35 миллиардов евро и выше, то в ВВП России их доля – 1%, в США – 24%, в Швейцарии – 75%. То есть это совершенно разные миры по продукции.

Одно дело – объемы производства. Да, мы вышли на четвертое место, Германию обогнали, ура. Но есть инновационные фирмы-единороги, которые дороже миллиарда долларов. Сколько их в России в данный момент? Ноль. В Индии – 74, в Израиле – под 20, и так далее. Но россияне основали 28-ми таких фирм. Это столько, сколько этих фирм в Японии.

На конец 2022 года этих единорогов в мире было 1302. В 2023 году был произведен колоссальный прорыв в технологиях благодаря возникновению вот чата GPT и подобных. Это совершенно новый тип моделей, которые демонстрируют разные чудеса. Например, при анализе данных по десяткам тысяч больных, подробнейших данных, были мобилизованы лучшие американские врачи и эта машинная система. Машинная система дала диагноз лучше, чем 71,4% американских врачей. Диагнозы могут быть любые, в том числе сложные диагнозы, когда нужно выявить не одну болезнь, а разные патологии, какая главная, какие подчиненные, как они связаны. Человек не может это делать, а модель это делает.

Инновации, если взять более простой пример, это производство и сланцевого газа. США производит 72%. Это больше, чем вся добыча газа в России. Россия, кстати, первой открыла эти сланцы, самые большие – в Тюмени, 50 лет экспериментировали, инновацию сделать не смогли. США вышли на первое место по экспорту сжиженного газа в Европу. Это больше даже Катара. Сланцевой добычи нефти в США – 440 миллионов тонн. У России – около 530 млн в год. Вот, что такое «инновация», но об этом речь в докладе не идет.

И второй момент: мы все время забываем, что главное для нас – это жизнь человека. Я не знаю, представляем ли мы все, что в период пандемии дополнительно против обычной долговременной нормы умерло больше, чем во всех войнах после Великой Отечественной войны. В России дополнительно умерло 645 тысяч человек.

Надо сказать, что отставание по инновациям – катастрофическое. Наш экспорт инновационных товаров в мире – 0,3%. Экспорт товаров и услуг инновационных – всего 1,3%.

Потери ВВП от раскола в мировой торговле составят 4,5%

Никита Масленников,
ведущий эксперт Центра политических технологий

Один из самых главных рисков в понимании ООН очевиден – у них наиболее низкий прогноз ВВП из всех существующих сегодня по 2024 году. У МВФ – 2,9% роста глобального ВВП, у OECD – 2,7, здесь – 2,4. Подтвердил, кстати, этот прогноз и Всемирный банк, дав тоже 2,4%, причем там есть любопытный расклад, за счет чего происходит этот новый виток глобального замедления.

Развитые страны в этом году покажут результат примерно на 0,75% ниже, чем в среднем за последние допандемические десятилетия, развивающиеся экономики – на 1%, при этом инвестиции в развивающихся экономиках будут вдвое меньше, чем в течение 2010-х годов, около 3,7% прогнозируется.

Падение ожидаемых темпов роста торговли в текущем году оказалось примерно двукратным по сравнению со средним за 20 лет с начала века. Станет ли это новой нормальностью мировой экономики – вопрос открытый. Сейчас очень много разных публикаций, идея которых состоит в том, что мы видим классическую контрциклическую реакцию, и поэтому это время, когда надо инвестировать. Насколько это реалистично, сказать сложно, потому что, на мой взгляд, это скорее благопожелание, чем начало новой инвестиционной реальности. Пока глобальное замедление, я бы сказал, новый круг всемирной экономической истории устойчиво формирует посадочные площадки для черных лебедей.

Обращу внимание на то, что в некоторой степени эксперты недооценивают высокое инфляционное давление в экономике. Причем инфляция в конце года была очевидной. Так, опрос портфельных управляющих, который ежемесячно проводится в Bank of America, зафиксировал 3 приоритетных риска: на первом месте поставили риск глобальной рецессии в этом году (32% опрошенных); на втором – риск запаздывания ведущих центральных банков с переходом к некому смягчению денежно-кредитной политики (27%), 17% считают, что давить будет геополитика. Я думаю, цифры по геополитической напряженности затем будут существенно выше.

Пришли данные по инфляции в декабре. Соединенные Штаты и Еврозона прибавили 0,3% и 0,5% соответственно. Такие эпизоды в 2023 году были. Можно списать на то, что это было вследствие рождественского и предновогоднего потребительского ралли. Но так ли это? Надо дождаться, по крайней мере, конца квартала и посмотреть, потому что есть намеки на то, что это инфляционное давление начинает усиливаться. Причем здесь я бы выделил буквально два фактора, которые, на мой взгляд, не вполне оценены.

В первую очередь, есть большой новостной поток о том, что контроль над госдолгом потерян. Триггер – естественно, ситуация в Соединенных Штатах: госдолг более 34 триллионов долларов. При этом надо иметь в виду, что 8 триллионов в этом году надо рефинансировать, то есть фактически четвертую часть.

По данным Института международных финансов, во всех других странах тоже проблем хватает, особенно в развивающихся. Соотношение процентных выплат по госдолгу и доходов бюджета: Китай – 5,7% без учета без учета региональных провинций, Бразилия – 14,4%, Южная Африка – 18,5%, Индия – 28,1%. В развитых странах эта цифра пока держится на уровне 7–9% доходов бюджета. Это означает, что в этом году центральные банки будут находиться под давлением долгового фактора, и ожидаемый процесс смягчения денежно-кредитной политики может сильно отодвинуться, а это ударит, естественно, дополнительно по росту.

Еще один фактор, уже почти геополитический: в этом году в 64-х странах, где живут 4,2 миллиарда человек, проходят президентские и парламентские выборы. Это создает риск популистской волны в денежно-кредитной и налогово-бюджетной политике. И, естественно, очень существенный риск – связка протекционизма, ренессанса промышленной политики и тренда к тому, что все называют сегодня фрагментацией глобального хозяйства.

Авторы доклада Международного валютного фонда посчитали меры промышленной политики в прошлом году. Получилось 2,5 тысячи мероприятий, разного рода решений. В основном – поддержка конкретных отраслей, компаний, таможенные ограничения и прочее. Из них 1800 напрямую ограничивают международные условия торговли, то есть противоречат тем или иным положениям ВТО, 822 меры касаются импорта, и уже оказали воздействие на динамику 22% объемов международных торговых потоков в прошлом году. Авторы доклада ООН оценили динамику мировой торговли в прошлом году в 0,6%, а в этом году в лучшем варианте, если вообще все будет замечательно, будет чуть-чуть выше 1%. Естественно, половину всех этих решений, и ограничительных для мировой торговли, и в области промышленной политики, приняли 3 макроэкономических региона – Соединенные Штаты, Евросоюз и Китай, очень часто по принципу «око за око». Если дальше этот призрак геоэкономической фрагментации будет материализовываться, и два блока между собой категорически прекратят отношения в торговле и инвестициях, то, по оценкам и МВФ, и многих других организаций, потери глобального ВВП от прекращения торговли составят 2,5%, от прямых инвестиций – еще 2%, то есть 4,5–5% в общей сложности. При этом наиболее уязвимые страны потеряют от 7 до 12% валового внутреннего продукта. Мы – в их числе, к сожалению.

Но тут есть одна такая хитрая вещь. Доля Китая в импорте Соединенных Штатов за последние 5 лет сократилась на 10% до 13%, при этом другие страны выходят на передовые позиции в импорте США, но тут же синхронно увеличивают свои отношения с Китаем. В 2023 году первым торговым партнером Соединенных Штатов стала Мексика, дальше очень сильно подтянулся Вьетнам, но при этом китайские компании нарастили свое присутствие в Мексике с ориентацией на внутренний рынок США. Я видел оценку Мексиканского союза работодателей, что в ближайшие 2 года каждое пятое новое предприятие в Мексике будет китайским. Вот это оборотная сторона так называемой фрагментации. Поэтому я особенно обратил внимание на слова заместителя директора МВФ Гиты Гопинат, которая сказала, что, конечно, США и Китай делают все, чтобы призрак фрагментации материализовался, но пока непонятно, насколько они в этом преуспеют.

Почему это проинфляционный фактор? Потому что такая ситуация означает удлинение цепочек от китайских производителей до американских заказчиков включением все новых стран, все новых компаний, удлинение транспортно-логистических и финансовых цепочек. Это ведет к тому, что в структуре мировой торговли появляется постоянный жесткий фактор проинфляционного давления. И мне думается, что пока все возможности и риски, с этим связанные, недостаточно аккуратно оценивают. Тем не менее, поскольку фрагментация является уже абсолютно явным проинфляционным риском, то безотлагательной становится, о чем сегодня говорилось, реанимация Всемирной торговой организации и дальнейшее развитие правил, которые привели бы к обретению мировой экономикой нового облика целостности, потому что фрагментация, на мой взгляд, это некий эпизод на пути к этому, идет перебалансировка. Сколько это потребует времени, сказать трудно. Здесь сразу приходит в голову год российского председательства в БРИКС, так как мы этот год потерять ни в коей мере не должны и, естественно, должны наращивать усилия продвижению инициатив глобального переформатирования.

Президент ВЭО России поздравил коллег с Днем науки и 300-летием РАН

8 февраля 2024 года в День российской науки отмечается 300 лет со дня основания Российской академии наук. 28 января (8 февраля по новому стилю) 1724 года был издан Указ императора Петра I о создании Петербургской академии наук. «За минувшие 300 лет не было такой науки, в которую Академия не внесла бы свой вклад. История РАН — это летопись выдающихся исследований, достижений и открытий в области математики, теории чисел и вероятностей, теоретической механики, астрономии, физики, химии, географии, минералогии, биологии, геологии, метеорологии и многих других наук.

Символично, что год юбилея РАН приходится на Десятилетие науки и технологий в России. Сегодня, как и 300 лет назад, наука остается главной движущей силой экономического, социального и культурного прогресса», — отметил президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, член-корреспондент РАН Сергей Бодрунов. На протяжении более двух с половиной веков деятельность ВЭО России была неразрывно связана с Академией наук. Ведущие место в работе как ВЭО России, так и Академии наук с момента их основания занимало просвещение и «расширение пределов всякого рода полезных человечеству знаний».

Во второй половине XVIII века организации уделяли большое внимание экспедициям «для познания России», исследованию природных богатств страны, внесли весомый вклад в подготовку и проведение реформы образования в России. В ВЭО России активно работали выдающиеся академики Д.И. Менделеев, Л. Эйлер, А.М. Бутлеров, Н.С. Мордвинов, К.А. Тимирязев и др. Результаты их исследований, переложенные на почву общественного знания и обсуждения, служили на благо отечественной экономики.

В новейшей истории страны ВЭО России продолжает традицию тесного сотрудничества с Российской академией наук в сфере содействия решению масштабных задач обеспечения технологического суверенитета и национальной безопасности страны. ВЭО России от всей души поздравляет Российскую академию наук с 300-летием — великим для нашей страны событием. Ученых и специалистов поздравляем с Днем науки! Новых достижений и свершений на благо Российской Федерации!

Рост ВВП РФ в 2025–2026 году достигнет 2,5%

Основной экономикой, которая воздействует на весь регион СНГ, со счетной стороны является российская, крупнейшая в регионе: как ведет себя Россия, так примерно ведет себя и СНГ, естественно, в силу размера. Крупнейшим системным фактором является СВО и весь набор причин и следствий и санкций, которые на эту ситуацию наложились. С одной стороны, в докладе отмечается, что российская экономика неожиданно хорошо адаптировалась к новой сложившейся ситуации. Эксперты ООН оценивали рост менее, чем в 3%, а сейчас уже есть официальные сообщения о том, что это 3,5% и, возможно, даже 4%. Пока не очень понятно, как получилось 4, поскольку у нас нет статистических данных, но, в общем, в оценках мы действительно выходили на чуть менее 3,5 с натуральным счетом.

Относительно России в докладе отмечено, что удалось выстроить новые логистические цепочки, адаптироваться к введенным санкциям в части углеводородов, в том числе за счет танкерного флота, который не подпадает под систему страховок, удалось создать новые производственные цепочки и так далее. Соответственно, российская экономика в целом потянула за собой восстановление всех основных экономик региона, за исключением Молдавии. Конечно, особый разговор по Украине, о ней отдельно будем говорить.

Существенным моментом стало то, что для более слабых экономик СНГ продолжается положительное влияние со стороны денежных переводов из России, и был положительный момент от релокаций, потому что релоканты – это и человеческий капитал, и деньги, которые они с собой вывозят, и бизнес, который они там создают, хотя конкретный масштаб этого эффекта не отмечен. Авторы доклада обращают внимание и на успехи в сельском хозяйстве.

Авторы доклада отмечают в России не только влияние военных расходов, но и эффект повышения оплаты труда на потребление и потеки, благодаря субсидированию которой удалось поддержать активное строительство. Авторы доклада говорят о том, что этот бюджетный стимул так или иначе исчерпывается. Уже во втором полугодии мы столкнулись с ситуацией, когда ужесточение денежно-кредитной политики показало, что возможности бюджетного стимула и в части ипотеки, и в части оборонки не ограничены, поэтому ООН ожидает замедления экономического роста в России.

В соседних странах, повторюсь, экономика идет в целом за российской, за исключением Молдовы, где второй год экономического спада. На Украине рост отмечен в диапазоне 4,5 и 5%, но после падения на треть в предшествующем году это не восстановление, а болтание на дне. С одной стороны, удалось восстановить часть энергетической инфраструктуры, с другой стороны, идет просадка в промышленности и сельском хозяйстве, проблемы c финансовой стабильностью, которая поддерживается исключительно за счет притока внешних финансовых ресурсов, причем поддержка финансовой системы Украины осуществляется не за счет грантов, а за счет кредитов в значительной мере, которые когда-то придется возвращать, и не вполне понятно, как.

Рост затронул почти всех. В числе чемпионов отдельно выделяется Беларусь, которой удалось успешно воспользоваться кооперацией с Россией, отмечается успех государств Центральной Азии, но также второй год, хоть и небольшого, но спада в Молдавии в промышленности, и в селе. Я подозреваю, что это отчасти результат газового спора, но тут вопрос сложный.

Проблема инфляции. В целом она замедлилась, но в России в меньшей степени, в результате дестабилизации обменного курса, с точки зрения позиции ООН это связано с фундаментальными факторами, в том числе с санкциями. С нашей точки зрения, это связано с чрезмерно ранней отменой ограничений по продаже экспортной выручки. Когда рубль начал укрепляться в конце 2022 года, мы начали быстро и избыточно регулировать эту сферу, в результате получили ослабление, на которое смогли отреагировать слишком поздно. Как бы то ни было, мы получили прибавку к инфляции. На начало января инфляция составила где-то 7,4%, цель ЦБ – 4%. Это, соответственно, означало ведение достаточно жесткой денежно-кредитной политики, но, на мой взгляд, избыточно жесткой. Ситуация у нас отчасти имеет структурный характер, отчасти связана с факторами, которые уже удалось преодолеть, стабильности валютного рынка. В целом же идет смягчение денежно-кредитной политики, связанное с общим торможением инфляции.

Смягчение денежно-кредитной политики – это в значительной мере вопрос дальнейшего снижения инфляции. И в России он стоит особенно остро, потому что мы довольно сильно выбиваемся из общей картины своей жесткостью. Соответственно, обменный курс рубля отделился от курса других валют, поскольку в остальных странах в целом ситуация была намного более стабильная, у нас – довольно драматичная. Возник этот зигзаг после сильного укрепления, и мы его, на мой взгляд, слишком резко отпустили, сняв ограничения. Ситуация остается жесткой. Коллеги предполагают рост порядка 1,2 или 1,3%. Мы полагаем, что рост будет более высокий. Но в любом случае следствием фундаментальных причин (загрузка мощностей, использование рабочей силы, конъюнктура слишком жесткой денежно-кредитной политики) является более или менее существенное замедление роста в текущем году. Но то, что в зависимости от динамики инвестиций возможен выход на более высокую траекторию, ООН не видит.

В целом можно ожидать, что в зоне СНГ начнется слабо поступательное оживление. В юго-восточной Европе довольно тяжелая ситуация, за исключением туристических стран (Албании и Черногории). Ситуация там ближе к развивающимся странам. Тем, кому удалось сорвать низко висящие плоды, такие как восстановившиеся туристические потоки, тем, кто зависит от стагнирующих партнеров, а там самый важный торговый и финансовый партнер Германия, затормаживаются. ООН предлагает этим странам проведение реформ, направленных на активизацию инвестиционной деятельности. Соответственно, можно ожидать, что в южной Европе в 2024 году начнется некоторое ускорение роста, основанное в том числе на помощи со стороны ООН.

Теперь мы выйдем за пределы доклада ООН. У нас периодом интенсивного роста было в большей мере первое полугодие, уже в третьем квартале рост, похоже, начал тормозиться. Пока не подведены окончательные итоги года, у нас нет четвертого квартала. Возможно, мы что-то не знаем о крупных изменениях в конце четвертого квартала, которые могли поменять экономическую динамику. Возможно, речь также идет об статистическом учете четырех новых регионов, уже год прошел с их вхождения в состав России. Если смотреть по ноябрю и по той статистике, которая есть, то у нас ощутимо начала замедляться экономическая динамика, в том числе под воздействием процентной политики. Хорошо видно, что у нас инвестиции росли, но предложение инвестиционных товаров, в первую очередь оборудования и так далее, для строительства, начало довольно четко замедляться. У нас росли стратегические расходы, но в значительной мере за счет продаж непродовольственных товаров, где действовал кризисный механизм: покупай сегодня, потому что завтра ставка по стратегическим кредитам будет выше.

В этой связи мы полагаем, что при умеренно консервативных, довольно мягких условиях мы ожидаем роста ВВП в ближайшем году где-то примерно на 1,6–1,8% с последующим выходом на траекторию где-то порядка 2–2,5%, если нам удастся запустить инвестиционный механизм.

Ключевые вопросы – снять ограничения со стороны труда, техническое перевооружение, благо поставки товаров из Китая идут активно. Стратегический фактор уже исчерпывается. Механизм, который работал в этом году, связанный в том числе с довольно интенсивным ростом заработных плат, вряд ли сможет дальше работать в той же мере. Если нам удастся обеспечить опережающую динамику инвестиций, мы получим экономический рост в 2025–2026 году порядка 2–2,5%.

В этом году, учитывая, что в начале января мы имеем где-то 7,4% инфляцию, мы вряд ли сможем получить инфляцию меньше 4,5–5%, но на горизонте 2025–2026 года мы, скорее всего, выйдем на 4%, может быть, с небольшим плюсом.